Восставшая из пепла

Ли Танит

Вороных отправили отдохнуть, а мы с Дараком бездельничали во дворе виллы среди лимонных деревьев в цветочных горшках и взбирающихся на стены лоз. Мы играли в кости с Маггуром, но нас прервал Эллак.

Двенадцать людей Дарака отправились гульнуть в город, затеяли пьяную драку, избили до полусмерти нескольких охранников в борделе, и сидели теперь в тюрьмах Градоначальника. Лицо у Дарака побелело. Он встал, отшвыривая кости, и с силой врезал Эллаку по лицу.

— Олух безмозглый, неужели ты и полдня не можешь поддержать порядок без меня за твоей спиной?!

Эллак привык к повиновению, но также привык и

к справедливости Дарака в рамках разбойничьего кодекса. Едва он пришел в себя, как рука его почти невольно потянулась к ножу. Дарак тотчас набросился на него, и первый же удар шарахнул Эллака спиной о стену. После второго удара он бы ее проломил, если б Маггур не схватил Дарака за плечи. Гнев Дарака мигом утих. Он стряхнул руки Маггура, отвернулся от них обоих и налил себе вина. — Вон, — приказал он.

Они ушли.

Он осушил чашку, а затем швырнул, вдребезги разбив о плиты двора. Все его тело дергалось от напряжения. Глядя на его лицо, всегда худощавое и суровое, я внезапно увидела, что оно еще больше осунулось и посуровело. Да, он был бродяга и артист, но он будет править лошадьми, подскакивать, мчать. Времени для сомнений или колебаний нет. Полученная им тренировка усовершенствовала его мастерство и была полезна для тела, но что же оставалось для его алчущего, мыслящего мозга?

— Дарак, — окликнула я.

Он повернулся и посмотрел на меня своими черными и яркими глазами, за которыми не пряталось ничего кроме жгучего напряжения.

Я вошла в дом, и он последовал за мной. В отведенных для нас Распаром покоях я стянула с него и с себя одежду, прошлась по его напряженному телу губами, языком и пальцами, возбудила его и привлекла к себе, и когда огонь в нем догорел, он лежал, прижавшись ко мне, молча и не двигаясь.

— Достанется же тебе от Беллана, — пробормотал он.

— Беллан догадается, — согласилась я.

Вскоре он уснул, и я нежно обнимала его во сне, но теперь уже моя душа не знала покоя.

Смерть, смерть. Черная смерть, алая смерть. Смерть красная, как лоза Анкурума. Я лежала безмолвно, но мне хотелось громко кричать. В полусне я увидела, как валили толпой, чтобы схватить меня, фантомы моей пропащей расы, и руки Дарака, удерживающие меня на краю пропасти, внезапно выскользнули из моих. И все же упала не я, а он. Я увидела его разбившимся далеко внизу. Дарак, ты — мужчина, человек, грешник, но не злой; если я завтра потеряю тебя, то соскользну обратно во тьму. Позволь мне помнить, что когда ты упадешь, я должна взять вожжи и обмотать ими шею так чтоб несущиеся кони сломали ее. И исцеления не будет.

Глава 6

Остаток того дня прошел как в тумане; свет светильников, чуть больше вина чем обычно, несдержанные шутки и смех, ранний сон, который нам настоятельно порекомендовал.

До рассвета оставался наверное еще час, когда я проснулась. Я плакала, и толком не знала почему, но разбудил меня Дарак. Он метался на постели, борясь с невидимым врагом, вскрикивая во сне, и когда я прикоснулась к нему, кожа у него жарко пылала и струилась потом.

— Дарак, — окликнула я.

Я обняла его и попыталась мягко привести в сознание, но это было бесполезно; я стала тормошить его, а он не просыпался, и поэтому я похлопала его по щекам, раз, другой, третий пока у него не открылись глаза и он не уставился на меня.

— О

боже, — произнес он. Он сел на постели, потом поднялся, распахнул оконные ставни и уставился на тающую за окном темноту. С конефермы приплыл свежий зеленый запах, но поры его кожи сжались от предрассветного холодка. — Что, Дарак? — спросила я. — Что?

— Колесница и тройка, — ответил он. — Она, я и они: единое целое. Холмистая местность, быстрая езда, хорошая скачка. А потом — деревни и озеро, то старое проклятие место детства. Я увидел на горе тучу, алую. Позади меня стояла женщина — не ты — женщина. «Огненные колонны», — сказала она. И Маккатт раскололся. Красная-прекрасная кровь. Огонь. Повсюду огонь, деревни горят, колесница горит, мчась в огне, и эта женщина позади меня, холодная как лед…

Он оборвал фразу. Стояла такая тишь, лишь легкий шорох лозы на ветру, когда та цеплялась за стены виллы.

Он боялся, и скрывал это от самого себя. Теперь же он знал. Узнать страх в этот день было для этого человека равнозначно смерти. Древнее суеверие все еще разъедало его — о, нет, та женщина была не я, и тем не менее это было не совсем то, потому что ехала-то с ним Та, с ее белым лицом-маской и алой мантией, в пригрезившейся стране ужаса.

Лоза шевельнулась, пробудив память и мысль.

Я подошла к нему и обняла его одной рукой.

— Всего лишь сон, — утешила я. — Сны ничего не значат. Мне ли этого не знать. Сегодня в храме приносят подношения богам Анкурума те семеро, что участвуют в скачках вместе с нами. Богам света, богам битвы, богам лучников, богам лошадей. Но мы скачем за Анкурум, а не за Сигко: наш цвет — цвет лозы. Богиня знает это. — Он даже не взглянул на меня. И я заявила:

— Я иду в храм богини лозы, чтобы принести подношение и молить ее защитить честь ее красного цвета.

— Иди, если хочешь, — отозвался он.

Моя идея могла исцелить рану, нанесенную ему суеверием.

— Идем со мной, — призвала я.

Для Игр не существовало никакой плохой погоды. Это было последнее теплое улыбающееся время, которое наступало перед дождями. Но этот день был наилучшим из всех. Рассвет окрашивал зеленым и розовым скалистые холмы и сельскохозяйственные угодья, расцветил сотней оттенков бледно-розового склоны горы. Неистово пели птицы, из-за стен садов на дорогу падали созревшие яблоки. Земля купалась в росе. Мы надели простые темные одежды; я распустила волосы, и они свисали у меня за спиной. Великолепие арены было еще впереди.

В храме было очень тихо, его окружала тень. Мы прошли между лакированных колонн в царивший внутри полумрак.

А там было такое блаженное ощущение покоя. Этот храм совсем не походил на деревенский, с его теснотой и пряным запахом. Здесь царствовали древность, тишина и спокойствие. Длинный темный проход, три квадратных каменных колонны по обе стороны, поддерживающие крышу, а в конце — небольшое возвышение из мрамора с красными прожилками, где стоял кумир, а перед ним — алтарь, покрытый зелено-алой тканью. Странно, разве алтарь не должен быть голым камнем, чтобы можно было легко смывать кровь от жертвоприношений? И рядом должна быть канавка для ее стока. За алтарем открылась узкая дверь, и вышел жрец. Я думала, он не увидел нас, так как он принес к алтарю железную чашу, установил ее там, наполнил маслом и зажег огонь.