Восставшая Мексика. 10 дней, которые потрясли мир. Америка 1918
Шрифт:
Когда мы вернулись, Гино Терека пришел в страшное волнение. Отец прислал ему жеребца-четырехлетку, которого специально вырастил, чтобы Гино скакал на нем во главе своей роты.
— Если он с норовом, — заявил Хуан Сантильянес, когда мы бежали посмотреть этот подарок, — то я хочу сесть на него первым. Я обожаю укрощать бешеных коней.
Высоко в неподвижном воздухе над загоном стояло огромное облако желтой пыли. В клубах пыли виднелись неясные, беспорядочные силуэты бегущих лошадей. Топот копыт напоминал отдаленный гром. С трудом можно было рассмотреть людей: напряженные ноги, взлетающие кверху руки, лица, завязанные платками. Над их головами развертывались спирали брошенных лассо. Крупный серый жеребец почувствовал, что петля сжимает его шею. Он громко заржал и ринулся вперед; вакеро
— Хочешь прокатиться на нем, Хуанито? — ухмыльнулся Гино.
— После тебя, — ответил Хуан с достоинством. — Это ведь твой конь…
Но Хуан Валехо был уже в седле и кричал, чтобы лассо сняли. С пронзительным визгом жеребец вскочил на ноги, и земля задрожала от ударов его копыт.
Мы обедали в старинной кухне асиенды, сидя на табуретках вокруг дощатого ящика. Потолок покрывала жирная бурая копоть, оседавшая на нем в течение бесчисленных лет варения и жарения. Почти половину кухни занимали глиняные печи, плиты и очаги, у которых хлопотало несколько старух, помешивая в горшках и переворачивая лепешки. Огненные блики — другого освещения в кухне не было — причудливо плясали на спинах старух, озаряя черную стену, вдоль которой поднимался дым, клубившийся под потолком и тянувшийся наружу через окно. Среди обедавших были полковник Петронило, его возлюбленная, удивительно красивая крестьянка с оспинами на лице, которая, казалось, все время чему-то улыбалась про себя; дон Томас, Луис Мартинес, полковник Редондо, майор Саласар, Никанор и я. Подруга полковника чувствовала себя за столом неловко — мексиканская крестьянка у себя в доме находится на положении служанки. Но дои Петронило всегда обходился с ней так, как будто она была знатная дама.
Редондо рассказывал мне о девушке, на которой собирался жениться. Он показал мне ее портрет. Оказалось, что она недавно уехала в Чиуауа, чтобы купить там подвенечное платье.
— Мы поженимся, — сказал Редондо, — как только будет взят Торреон.
— Oiga, senor! — дернул меня за локоть Саласар. — Я узнал, кто вы. Вы — агент американских дельцов, имеющих крупные интересы в Мексике. Мне все прекрасно известно об американских дельцах. Вы — агент трестов. Вы приехали сюда, чтобы следить за передвижением наших войск и тайно передавать сведения своим. Правда ведь?
— Как я могу тайно передавать какие бы то ни было сведения отсюда? — спросил я. — Ведь мы в четырех днях езды от ближайшего телеграфа?
— О, я знаю, — хитро подмигнул он и погрозил мне пальцем. — Я знаю много кое-чего; у меня недаром голова на плечах.
Майор встал. Его подагрические ноги были обмотаны огромным количеством шерстяных бинтов и напоминали огромные tamales. [61]
— Мне прекрасно известно, что такое американские дельцы. В молодости я много учился. Эти американские тресты проникают в Мексику, чтобы грабить мексиканский парод…
61
Мясной пирог.
— Вы ошибаетесь, майор! — резко прервал его дон Петронило. — Этот сеньор — мой друг и гость.
— Послушайте, что я вам скажу, mi Coronel, [62] — воскликнул Саласар с неожиданной злобой. — Этот сеньор — шпион. Все американцы — порфиристы и уэртисты. Послушайтесь предупреждения, пока еще не поздно. У меня недаром голова на плечах. Я вижу всех насквозь. Возьмите этого гринго, выведите в пустыню и расстреляйте немедленно. А не то потом пожалеете.
Все остальные заговорили разом, их голоса были приглушены выстрелами и криками.
62
Полковник (исп.).
В кухню вбежал кавалерист.
— Солдаты взбунтовались! —
— Кто не хочет? — спросил Петронило.
— Gente Саласара!
— Дрянной народ! — объяснил Никанор, когда мы кинулись наружу. — Бывшие colorados, попавшие в плен при взятии Торреона. Присоединились к нам, чтобы мы их не расстреляли. Сегодня им было приказано охранять Пуэрту.
— До завтра! — вдруг перебил его Саласар. — Я иду спать!
Хижины пеонов в Ла-Кадене, где были расквартированы солдаты, тянулись с внутренней стороны большого четырехугольного двора, куда вело двое ворот. Мы насилу пробились в первые ряды сквозь толпу женщин и пеонов, которые, отталкивая друг друга, старались выбежать наружу. Внутри двора горело два-три маленьких костра, да из открытых дверей падали полосы тусклого света. Напуганные лошади сбились кучей в дальнем углу. Солдаты с винтовками в руках как безумные бегали взад и вперед. Посредине двора стояла группа солдат, человек в пятьдесят, почти все с оружием наготове, словно собираясь отразить атаку.
— Охранять ворота! — закричал полковник. — Никого не выпускать без моего разрешения!
Бегущие солдаты начали скапливаться у ворот. Дон Петронило один вышел на середину двора.
— В чем дело, compa~neros? — спокойно спросил он.
— Они хотели всех нас перебить! — закричал кто-то в темноте. — Они хотели бежать! Они хотели предать нас colorados.
— Врешь! — закричали те, что стояли посреди площади. — Мы gente Мануэля Арриета, дон Петронило нам не начальник.
Внезапно мимо нас скользнул Лонгинос Терека. Безоружный, он начал выхватывать у восставших винтовки и отшвыривать их далеко в сторону. Минуту казалось, что взбунтовавшиеся набросятся на него, но они не стали сопротивляться.
— Разоружить! — приказал дон Петронило. — И всех взять под стражу!
Арестованных согнали в одну большую комнату и поставили у дверей часовых. Далеко за полночь было слышно, как они распевали веселые песни.
У Петронило остался теперь отряд всего в сто человек, несколько лишних лошадей с язвами на спинах и тысячи две патронов. Саласар на следующее утро уехал, предварительно посоветовав расстрелять всех его gente; он был, видимо, доволен, что отделался от них. Хуан Сантильянес тоже стоял за немедленную казнь, но дон Петронило решил всех мятежников отправить к генералу Урбине для суда,
Глава IX
Последняя ночь
Дни в Ла-Кадене были пестры и своеобразны. На заре, когда вода была подернута льдом, в огромный двор влетал галопом кто-нибудь из солдат, таща за собой на лассо упирающегося быка. Человек пятьдесят оборванных солдат, в нахлобученных на самые глаза сомбреро и по уши закутанных в серапе, устраивали импровизированный бой быков под аккомпанемент веселого хохота остальных сотрапeros. Они размахивали одеялами, выкрикивая то, что обычно кричат участники боя быков. Кто-нибудь начинал крутить хвост взбешенному животному. Другой, менее терпеливый бил быка саблей плашмя. Вместо бандерилий животному всаживали в плечи кинжалы — горячая кровь струей била в лицо нападавшим, когда бык устремлялся на них. Когда же наконец милосердный нож вонзался быку в мозг и он падал, солдаты гурьбой набрасывались на его тушу, резали и рвали животное на части, унося куски горячего мяса в свои казармы. Внезапно из-за Пуэрты выплывало раскаленное добела солнце и сразу начинало жечь лицо и руки. Лужи крови, линялые серапе, огромное бурое пространство пустыни начинали переливаться радужными красками.
Дон Петронило за время кампании конфисковал несколько карет. Мы часто пользовались ими во время своих экскурсий — мы пятеро. Однажды мы съездили в Сан-Педро-дель-Гальо смотреть бой петухов, другой раз мы вдвоем с Гино Терека отправились осматривать баснословно богатые золотые прииски испанцев, которые были известны только ему одному. Но мы доехали только до Брукильи и там целый день валялись в тени деревьев и ели сыр.
Каждый вечер отряд, охранявший проход Пуэрта, быстрой рысью направлялся к своему посту; заходящее солнце играло на дулах винтовок и патронташах, сменный отряд уже совсем в темноте возвращался на ночь в Ла-Кадену.