Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]
Шрифт:
— О, Катрин… — прошептал он.
— Мы попытаемся, — тихо проговорила она. — И мы сможем это сделать, хотя бы наполовину, хотя бы настолько, чтобы можно было жить. Мы должны…
Вице-адмирал Илья Керасков собрал в стопку лежавшие на его письменном столе бумаги. На экране за его спиной сияло изображение Сатурна.
— Ну что ж, — сказал он. — С тех пор, как вы вернулись, я внимательно изучал все ваши отчеты и прочие данные. Вы были очень занятым молодым человеком, лейтенант-командор.
— Да, сэр, — сказал Фландри. Он сидел, но так прямо, что было видно: он весь внимание.
— Я сожалею о том, что пришлось вас отозвать и вы смогли провести в Луна-Прайм
— Да, сэр.
Керасков хмыкнул.
— Не беспокойтесь. Мы проведем вас сквозь строй необходимых формальностей, но конфиденциально могу вам сообщить: вы уже не на крючке, и временное звание командора останется при вас навсегда. До тех пор, пока ваш следующий трюк не принесет вам понижения или повышения. Будем считать, что счет открыт.
Фландри откинулся на спинку кресла:
— Благодарю вас, сэр.
— Вы кажетесь несколько разочарованным, — заметил Керасков. — Ждали большего?
— Но, сэр…
Керасков наклонил голову вбок, и улыбка его стала шире.
— А вам бы следовало поклониться мне за то, что вы уже получили. Это ведь моих рук дело. И мне пришлось как следует попотеть, чтобы добиться этого! Правда, — продолжал он со вздохом, — то, что вы достали код, требует дополнительной награды. Но зато остальное! Помимо потери «Азеноува» во время, мягко говоря, безрассудного рейда, вам вменяется в вину много различных вольностей, а кроме того — использование данных вам полномочий в личных целях. Например, освобождение по своему почину пленницы губернатора сектора, увоз ее, потеря ее…
Боюсь, Фландри, что какого бы звания вам не удалось добиться, вы никогда не получите другой команды.
«Это не наказание».
— Сэр, — сказал Фландри, — мой отчет показывает, что я действовал в рамках устава. То же самое можно сказать и о показаниях людей, служивших под моим началом.
— Если принимать во внимание их в высшей степени либеральную интерпретацию происшедшего, все ваши действия были совершенно законны. Но, мошенник вы эдакий, я-то, главным образом, защищал вас потому, что вы нужны «Интеллидженс».
— Еще раз благодарю вас, адмирал.
Керасков открыл ящичек с сигарами.
— Возьмите, — сказал он, — и выкажите вашу благодарность: расскажите мне, что произошло на самом деле.
Фландри взял сигару.
— Обо всем говорится в моем отчете, сэр.
— Да, и я прекрасно узнаю ласку по тому, как она от меня ускользает. Вот, например… Буду цитировать прямо по вашему замечательному отчету: «Вскоре после отбытия с госпожой Мак-Кормак на Землю — с минимальным экипажем на борту судна, ради развития наибольшей скорости и достижения полной секретности, — я, к несчастью, был замечен и атакован вражеским военным судном, которое взяло нас в плен. Доставленный на флагманский корабль, я с удивлением обнаружил повстанцев в состоянии подавленности. Узнав о том, что адмиралу Пикенсу известен их код, они решили покинуть пределы Империи. Госпожа Мак-Кормак предпочла отправиться с ними, и мы с моим дидонианским помощником остались одни на моем выведенном из строя судне. После прибытия лоялистов я был освобожден и вернулся домой, вернув домой и вышеупомянутого дидонианина вместе с обещанной наградой, а потом взял курс на Землю…» Ладно, оставим это, — Керасков отложил листок. — А теперь скажите: какова математическая вероятность того, чтобы патрульному судну удалось обнаружить такой корабль как ваш?
— Видите ли, сэр, — сказал Фландри, — то, что кажется невозможным, порой все же случается. Очень плохо, что повстанцы
— Да, вы в своем отчете выстроили солидную цепь причин, — большую часть из которых нельзя проверить — из-за которых вы вынуждены были делать то, что сделали, или не делать ничего. Вы, должно быть, потратили на это весь обратный путь из сектора Альфа Круцис. Давайте честно. Вы намеренно отправились к Хьюгу Мак-Кормаку и сообщили ему насчет кода?
— Сэр, это было бы предательством.
— Вы не одобряете это, равно как и то, что произошло с губернатором, не так ли? Любопытно, что в последний раз его видели незадолго до того, как вы улетели.
— Многое могло случиться, сэр, — ответил Фландри. — В городе были беспорядки. У его превосходительства были личные враги. Любой из них мог воспользоваться случаем и свести с ним счеты. Если адмирал подозревает меня во лжи, он может санкционировать гипнопробу.
Керасков вздохнул.
— Ладно. Вы же знаете, что ни на чем таком я не собираюсь настаивать. Знаете вы и то, что никто не станет искать возможных свидетелей — слишком большая работа, а выигрыш ничтожно мал. Если оставшиеся повстанцы будут сидеть спокойно, мы позволим им раствориться среди прочего населения. Вы свободны, Фландри. Просто я надеюсь… впрочем, то, что я не копал слишком глубоко, может быть и к лучшему. Курите, курите. И можно послать за спиртным. Скотч любите?
— Просто обожаю, сэр!
Керасков проговорил несколько слов в интерком, положил локти на письменный стол и глубоко затянулся сигарой.
— Но скажи-ка мне хоть одно, блудный сын, — попросил он, — дай мне хоть один правдивый ответ во имя всех звезд и созвездий. Во мне говорит чистое любопытство. Скоро ты получишь длительный отпуск. Где и как твое извращенное воображение подскажет тебе его провести?
— Среди тех приятностей, о которых упоминал адмирал, — честно ответил Фландри. — Вино, женщины и песни. Особенно женщины.
«И кроме памяти, — подумал он с улыбкой, — это все, что оставила мне жизнь. Но она счастлива. И этого для меня достаточно».
Эпилог
Я помню. Нога уже стара, медленно ходит, и плоть ее болит, когда туман окружает хижину, стоящую на дне зимней ночи. Крылья, оставшиеся от Много Мыслей, слепы. Он сидит на своем месте один, кроме того времени, когда кто-то из молодых приходит за знаниями. Крылья, что принадлежали Открывателю Пещер и Скорбящему, принадлежат сегодня другому из Громового Камня. Руки Много Мыслей и Открывателя Пещер давно уже сложили свои кости в западных горах, откуда давным-давно пришли руки Скорбящего. И все же память жива. Узнавай, молодая рука, о тех, кто создавал единство до того, как я/мы появились на свет.
Это больше, чем смесь из песни, танца и ритуала. Мы, из нашей общины, не можем больше считать, что Наша узкая земля — это целый мир. За джунглями и горами лежит море, за небесами есть звезды, о которых мечтал Открыватель Пещер и которые видел Скорбящий. И есть чужеземцы с единственным телом, те, кто изредка навещают нас ради обмена или беседы, но о ком Мы слышим даже чаще, чем о соседних племенах, хотя сейчас мы внимательно их изучаем. Их боги и их деяния будут трогать нас все больше и больше по мере того, как проходит время, и они будут производить изменения где-то еще, а не только в Громовом Камне; и изменения эти явятся причиной того, что время вновь пройдет различными потоками от той устойчивости, которую я/мы с такой легкостью себе воображали.