Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]
Шрифт:
— Я сообщу, где они должны будут к нам присоединиться. Дополнительные силы помогут нам победить имперские войска в том районе. Гарнизоны не многочисленны, а базы не сильно укреплены. Но потом все усложнится. Сидир соберет свои войска и двинется быстрым маршем вниз по реке. Нам придется туго, если мы встретим его спиной к морю. Мы должны будем двигаться на север. И второй, более крупный контингент рогавикьянских войск должен будет встретить нас в верховьях реки в точно оговоренное время. Смогут они это сделать?
— Думаю, что да.
— Возникнет проблема продовольствия. Это будет зимой.
— Все
— Если победим… Дония, я не могу читать будущее. У меня нет другого плана, кроме как захватить Арванет. Пока нет. А что потом, я не знаю. — Он откинулся на скамье и впился пальцами в ее край. — Может быть, ты и сможешь собрать войско, равное или превосходящее по численности Сидира. Но сможете ли вы его победить? У них ведь не только ружья и броня. У них еще вымуштрованные солдаты и высокий боевой дух. Если их уланы атакуют нас, сможем ли мы заставить тысячу рогавикьянских копьеносцев стоять плечом к плечу? Думаю, что нет. Скорее всего, они разомкнут ряды и будут биться поодиночке, они будут сражаться очень храбро, но погибнут.
— Отвага значит больше, чем смерть, — тихо возразила она.
Он вдруг ощутил почти физическую боль.
— Дония, ты будешь там?
— Во втором контингенте? Конечно. А как же иначе? То есть, если враг покинет Гервар.
— Я не хочу, чтобы тебя убили! Послушай, поедем со мной на юг.
— Что? — Она удивленно посмотрела на него.
— Когда я поеду отсюда, поедем вместе. Ты… и те, кого ты захочешь взять с собой. Это тоже рискованно, но не так смертельно опасно, как партизанская война и, наконец, последний бой с целой армией, если ты доживешь до этого времени.
— Джоссерек, о чем ты говоришь? Я не могу уехать. Я и здесь-то осталась не по своей воле. Гервар окружен!
— Да-да, — быстро ответил он, — я понимаю, что тебе ненавистна сама мысль о том, чтобы бросить свой народ. Но ты поможешь им намного больше, если поедешь со мной. Подумай. Я… моим приморцам, жителям Арванета… всем нам нужен кто-нибудь, кто хорошо понимает северян, понимает, что они могут, а что нет. Кто-нибудь, к кому бы они прислушивались, и кто имел бы опыт общения с цивилизованными народами. Такой человек — ты. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из рогавикьянцев разбирался во всем лучше тебя. А вдвоем мы составим хорошую команду. Разве не так? — Он собрался с духом. — Дония, ты должна это сделать. Это твой долг перед Герваром.
Он ждал ее ответа, в тишине раздавались только удары его сердца, измученные глаза женщины внимательно смотрели на него. Неужели он причинил ей боль? Когда она все-таки заговорила, ее голос звучал глуше, чем раньше, и не так ровно.
— Давай лучше поговорим о нас с тобой, дорогой. Давай уйдем.
«Рогавикьянцы — дети неба».
Она взяла его за руку. Рука у нее была теплая и твердая. Они молча вышли на двор. Деревья стоянки шелестели и бросали беспокойные тени, ветер дул с запада, но в нем чувствовался наступающий на юг холод.
Она не отпускала его. Вскоре они ушли на милю от стоянки. Небольшая канава, несколько построек да пыльная полоса засеянной озимыми земли — вот и все, что говорило о присутствии
Когда Дония наконец заговорила, Джоссерек был рад, что они продолжали идти. Это помогало ему унять дрожь. Она смотрела прямо перед собой, и ему показалось, что в ее голосе звучала воля, даже мужество.
— Дорогой, я боялась, что это произойдет. Уже и раньше случалось, что иноземец и наша женщина становились близки… и между ними возникало нечто большее, чем обычный интерес… Конец никогда не бывал хорошим. Оставь меня, пока не стало слишком поздно. Теперь я могу причинить тебе только боль.
Он посмотрел на нее и с трудом выдавил:
— Неужели ты боишься, что я обижу твоих мужей, и это все испортит? Нет. Конечно, я хотел бы один обладать тобою, но… — Он хрипло кашлянул. — Ты даешь мне так много, когда мы вместе, что я даже сомневаюсь, может ли один человек удовлетворить тебя.
Она закусила губу. — Чего ты хочешь?
— Разреши мне навсегда остаться с тобой.
— Это невозможно.
— Почему?
— Джоссерек, я очень хорошо к тебе отношусь. Ты был внимательным другом, увлекательным собеседником и хорошим любовником. Неужели ты думаешь, что я не взяла бы тебя в свою семью, если бы могла?
Он вздохнул.
— Да, я знаю, что не могу стать истинным обитателем равнин. Для меня это слишком поздно. Но я в состоянии усвоить все, что необходимо.
Она отрицательно мотнула янтарной головой. — Я уверена, что ты сможешь освоить все, но не это. Твоя душа далека от рогавикьянцев. Ты никогда не сможешь думать и чувствовать, как мы. Да и мы никогда не доверим тебе тайну. Поверь, такое уже пытались сделать, причем не один раз. Вступали в семью, женились, пытались жить нашей жизнью. Это никогда не получалось и не может получиться. Мы приходим б бешенство, если нам слишком долго докучают. Чаще всего, мы в этом случае убиваем. Ни ты, ни какой-либо другой чужестранец не может прожить среди нас дольше, чем год или два. И одиночество — у него нет никаких развлечений, кроме как обладать женщиной, а та его избегает — чаще всего приводит его к самоубийству. Я не хочу, чтобы такое произошло с тобой. Иди своей дорогой, а пойду своей, и мы оба сохраним счастливые воспоминания.
Он волновался все больше, но заставил себя сказать:
— Я не уступлю. И ты не уйдешь от меня. Давай попробуем найти общий путь.
Она замедлила шаг, бросила на него испуганный взгляд:
— Ты хочешь остаться в Герваре?
— Нет, я вряд ли смогу это сделать. Это ты поедешь в Арванет. Дай мне все объяснить подробно, коснувшись практических деталей. Ты нам очень там нужна. Кто ты здесь? Еще один боец, хотя и талантливый…
Она оборвала его, резко остановившись. Какое-то время она стояла, уставившись в траву, струящуюся вокруг нее по ветру и обвивавшую его ноги. Потом она расправила плечи, взяла обе его руки в свои и твердо сказала: