Восточные славяне накануне государственности
Шрифт:
Речь идёт о рассказе, повествующем о миграции германского «народа» готов от Балтики к Чёрному морю, который дошёл до нас в составе труда готского историка Иордана (Iordanes, середина VI в.) «О происхождении и деяниях гетов» (в науке также используется введённое Моммсеном условное сокращённое название Getica/«Гетика»), написанном в 550–551 гг., скорее всего, в Равенне (Скржинская 2013: 29–31, 46–51).
Происхождение этого рассказа и время его записи порождает ряд источниковедческих проблем. Во-первых, труд Иордана в значительной мере не имел самостоятельного характера, представляя собой, как сообщает сам автор (Iord., Get. 1), сокращённое переложение несохранившейся истории готов в двенадцати книгах, написанной на основе разнообразных устных и письменных источников италийским политиком и писателем Флавием Магном Аврелием Кассиодором Сенатором (Flavius Magnus Aurelius Cassiodorus Senator, ок. 485–585) между 526/27—533 гг.
Кассиодор, бывший сподвижником остготского
Иордан писал на 20 лет позже, в ситуации, когда королевство остготов было завоёвано Византией, и его труд имел задачу как бы подменить собой сочинение Кассиодора, из которого была взята фактура, но подана в соответствии с иной концепцией: готы как часть античного мира должны подчиниться Ромейской империи, слава и мощь которой превосходят их славу и мощь (Скржинская 2013: 31–40): «Изобразил я это (историю готов. – М.Ж.) ведь не столько во славу их самих, сколько во славу того, кто победил (императора Юстиниана. – М.Ж.)» (Iord., Get. 316; Иордан 2013: 121–122).
При этом остаётся открытым следующий вопрос: является ли работа Иордана механическим сокращением труда Кассиодора с простой подменой его идеологического заряда, или же Иордан дополнял Кассиодора какими-то собственными данными, почерпнутыми как у других авторов, так и в готских сказаниях, которые вполне могли быть ему известны, ведь Иордан сам был готом по его же признанию (Iord., Get. 316) и служил нотарием у византийского полководца Гунтигиса Базы (Iord., Get. 266), принадлежавшего к правящему остготскому роду Амалов, соответственно, должен был знать родовые предания Амалов.
К примеру, в «Гетике» Иордана есть ссылки на характеризуемый самым положительным образом («выдающийся описатель готского народа» – Ablavius descriptor Gothorum gentis egregius) труд некоего историка Аблавия (Iord., Get. 28–29, 82, 117), о котором нам не известно ничего, написавшего историю готов, видимо, ранее Кассиодора. И встаёт вопрос: ссылки на Аблавия Иордан просто выписал вместе со всем остальным из труда Кассиодора (который, кстати, в одном из своих сохранившихся текстов упоминает Аблавия), как полагает, например, А.Н. Анфертьев (Анфертьев 1994: 100), или же он мог пользоваться работой Аблавия самостоятельно, используя её для дополнения данных Кассиодора, как предполагала Е.Ч. Скржинская (Скржинская 2013: 24. Примечание 60)?
Окончательного ответа на этот вопрос, видимо, дать при существующем состоянии источниковой базы невозможно, а между тем в конце рассказа о миграции готов в Причерноморье Иордан даёт прямую отсылку к Аблавию, труд которого характеризуется как «достовернейший» (verissima… historia) и готской эпической традиции (in priscis eorum carminibus) (Iord., Get. 28–29). Последняя, впрочем, в любом случае была исходным источником «Повести о переселении готов» (так мы условно именуем рассказ о миграции готов с Балтики в Причерноморье, входящий в состав «Гетики» и восходящий, видимо, к труду Аблавия: Iord., Get. 25–29). Кассиодор, близкий ко двору короля Теодориха, а равно и Иордан, служивший у одного из Амалов, могли быть знакомы с ней и независимо от труда Аблавия.
Можно полагать, что оба автора, ознакомившись с трудом Аблавия (независимо от того, знакомился ли с ним Иордан лично или только через Кассиодора) нашли подтверждение сообщаемым историком данным в знакомой им живой готской эпической традиции. Это говорит о её распространённости и устойчивости, но не решает вопроса о достоверности.
Применительно к последней проблеме в историографии наметилось два направления. Одни учёные рассматривают «Повесть о переселении готов», и в особенности сюжет о стране Ойум (Oium, готское Aujom – «страна, изобилующая водой», «речная область», отсюда старонемецкое au или aue как местность, окружённая водой, обильно орошаемая реками: Скржинская 2013а: 188. Примечание 68 [1] ), как чисто фольклорно-эпическое произведение, практически не имеющее реальной исторической основы. Приведём несколько примеров подобных суждений.
1
Интересное замечание к уточнению семантики топонима Ойум (Oium) сделали Д.А. Мачинский и С.В. Воронятов: «Обращение к немецким словарям, отражающим живой немецкий язык середины XIX – начала XX в., даёт несколько иное семантическое поле слова aue: «нива, луг (цветущий и плодородный), равнина орошаемая, плодородный островок»; в переносном смысле, образно – «прелестная
Английский историк Э.А. Томпсон писал: «Благодаря счастливой случайности до нас дошла история готов, точнее, то, что считается историей, – книга, написанная в середине VI века по-латыни готом по имени Иордан. Как историк Иордан малоинтересен, но он был готом и гордился тем, что он гот. Он перевел на латынь несколько старинных народных сказок или песен, которые в его время готы исполняли под аккомпанемент арфы, и включил их в свою книгу» (Томпсон 2003: 207).
А.Н. Анфертьев хотя и признавал, что «переселенческая сага», пусть в переработанном фантазией сказителей виде, отражает, очевидно, движение готов в Причерноморье» (Анфертьев 1994: 117. Комментарий 21), тем не менее отмечал её «явные непоследовательности» и фактически отвергал большую часть сообщаемых «Повестью о переселении готов» фактических данных: «Считать готов выходцами со Скандинавского полуострова, по всей видимости, нельзя» (Анфертьев 1994: 115. Комментарий 5); «что же касается локализации Ойума, то здесь мы имеем дело скорее не с реальным, а с эпическим пространством, которое связано с действительным лишь опосредованным образом» (Анфертьев 1994: 117. Комментарий 21); «вставка фольклорного сюжета, сопоставимого с рассказом о происхождении гуннов, а может быть, с представлениями о Меотийском болоте вообще. Дальнейший анализ этого сюжета (о приходе готов в землю Ойум. – М.Ж.) требует собирания фольклорных мотивов о труднодоступных местностях и обрушивающихся мостах, а не попыток географической локализации рассказанного» (Анфертьев 1994: 117. Комментарий 25) и т. д.
Ход рассуждений А.Н. Анфертьева принял В.В. Лавров, по мнению которого Иордан использовал «легендарно-сказочный мотив о людях, чьи голоса доносятся из глубины вод. Мотив этот очень часто повторяется в прозаических и стихотворных повествованиях, где речь идет о различных реках, морях и озерах… некорректно лишь на этом основании делать построения относительно географической локализации готских миграций в северопонтийском регионе» (Лавров 1999: 171; 2000: 331); «история готов была известна Кассиодору лишь с того момента, как они появились на нижнедунайских границах Римской империи в середине III в. н. э. Всё, что происходило до того, в его изложении представляет собой лишь отрывочные сведения из готских легенд» (Лавров 2000: 332).
Некоторые другие учёные отказывают в доверии Кассиодору/Иордану ровно по противоположной причине: будто бы все ссылки на фольклорные источники у них вымышлены и никаких материалов о ранней истории готов, кроме античной письменной традиции, в их трудах не представлено. Так, Д.С. Коньков, со ссылкой на А. Кристенсена, считает, что «сочинение Иордана/Кассиодора о готах основывается исключительно на античных источниках, более того, источниках, не аутентичных описываемым событиям» и не опиралось ни на какие оригинальные «готские сказания и саги для верификации греко-римской традиции» (Коньков 2012: 73). Причём данный автор идёт ещё дальше и в принципе ставит под сомнение возможность того, что готский эпос дошёл до нас в каких-либо формах: «Принимая точку зрения А. Кристенсена о полной искусственности реконструкции готской истории Кассиодором и Иорданом и исключительной латинской ее основе, следует предположить инверсию исторического сознания средневековой Европы: образ Эрманариха является одним из ключевых в ряде германских и скандинавских саг («Видсид», «Подстрекательство Гудрун», «Сага о Вельсунгах», «Сага о Хервер и Хейдреке»), зафиксирован в «Истории данов» Саксона Грамматика, везде в той или иной степени коррелируя со сведениями Иордана. Если «Гетика» Иордана не имела ничего общего с устной готской традицией, являясь артефактом римской и италийской политической конъюнктуры, то позднейшая средневековая историческая традиция германцев отталкивалась уже от нее в стремлении сформировать свою идентичность» (Коньков 2012: 73).
Х. Вольфрам, напротив, считает, что Кассиодор/Иордан довольно точно передают родовые предания правящего остготского рода Амалов (Вольфрам 2003: 30–31, 56, 60, 61–66, 69–70), и эта позиция, опирающаяся на текст Иордана с его многочисленными отсылками к устной готской традиции (Iord., Get. 25, 27, 28, 38, 57, 257), представляется гораздо более убедительной, чем умозрительные рассуждения некоторых современных авторов.
Ключевая проблема для «скептической позиции» состоит в том, что принципиально данные «Повести о переселении готов» о готской миграции с севера на юг, от Балтики к Черноморью, подтверждаются всей совокупностью данных (письменных и археологических), которыми располагает наука, и никак не могут быть отвергнуты, что, конечно, не исключает наслоения на достоверную фактическую основу тех или иных легендарных фольклорных мотивов.