Восточный кордон
Шрифт:
Зимние горы неприветливо встретили спасателей.
Школьная группа одолела первый подъем и вошла в узкое ущелье.
— Ну-ка, мальчуганы, в сторону, — приказал Александр Сергеевич в самом начале ущелья и вышел вперёд. — Мне, само собой, лыжню бить, я тут сотню раз хаживал, дорогу как-нибудь знаю.
Он странно и тоже по-новому выглядел сейчас в своей меховой собачьей шапке, в коротком нагольном полушубке и в валенках, подшитых вершковым войлоком — неуклюжий, толстый дед с красным от мороза лицом, с белейшей изморозью на рыжеватых бровях и усах — ну прямо сказочный дед-мороз; даже мешок за плечами похож на дедморозовский — не рюкзак, а именно
Заведующий приютом бил лыжню искусно, лесенкой на подъем, а где не очень круто, так ёлочкой, выворачивая пятки, подшитые кожей. Лыжи у него были широкие, самодельные, из буковой доски, они гнулись, как пластмассовые, но скользили на спусках хорошо, и тогда Сергеич подхватывал палки под мышки и победно оглядывал из-за плеча своё отставшее воинство.
Позади него громко и непрерывно отдувался учитель. Очки на розовом лице его постоянно потели, брови заиндевели. Борис Васильевич то и дело снимал рукавички, дул на стекла, азартно протирал их, кожаная шапка налезала на лоб, рюкзак отвис — в общем, он, кажется, был не в форме, чувствовал это и всячески хотел казаться на высоте. Сергеич оглядывался и посмеивался. Он-то знал, что учитель ловок и смышлён, просто он ещё не одолел новизны, засиделся в своей школе за зиму.
Школьники шли хорошо. Саша ощущал особенную приподнятость. Все радовало его, все вокруг казалось страшно интересным. И этот яркий свет, процеженный через облака. И чёрный лес, в который они вошли и притихли, слегка подавленные и смущённые темнотой, столь неожиданной в такой солнечный день. И почти белые стволы буков, обвитые свежей зеленью ломоноса, который не боялся холодов, преотлично уживаясь рядом со снегом. И цепочка лисьих следов, хитро петляющих по мышиным приметам. Он шёл и не верил, что кто-то может заблудиться в этих светлых горах или попасть в беду, что вообще существует на свете горе; ему казалось, что зимняя природа приветлива, дружественна. Только когда Сергеич вдруг сделал знак «тише!» и они, затаив дыхание, прошли под крючковатым навесом из снега на самой вершине отвесной скалы, — только тогда впервые увидел он нешутейную опасность. Они благополучно вышли из-под нависших глыб, и тут Сергеич вдруг оглушительно свистнул. Тотчас на свежую лыжню мягко и грозно упала многотонная снежная куча, ударившись о камни, как земля о крышку гроба. Все так и вздрогнули.
— Понятно? — спросил он, и все с готовностью закивали головами. — Из-под такой не вывернешься!
Ночевали они в пихтарнике. Сложили на разметённом месте большой костёр, наломали веток и залезли в спальные мешки. Огонь разгорелся, он обжигал разгорячённые лица, сразу захотелось спать, но Борис Васильевич разложил карту, нашёл точку, где они находились, и сделал от неё пять радиальных линий.
— С утра пройдём километра по два в стороны, а соберёмся вот здесь. Следите за небом. Я дам красную ракету.
У него за поясом торчала ракетница, она придавала учителю вид боевого разведчика. Только очки несколько нарушали цельность впечатления:
— А ночевать, само собой, у меня на приюте. — Сергеич сидел на корточках у костра, размякший, краснолицый, и грел вытянутые вперёд руки.
Утренний поиск ничего не дал, все сошлись на ракету, красиво взлетевшую над снегами высокогорья, и тронулись дальше, минуя каменистые распадки и предательские кусты рододендрона, выглядывающие из-под снега.
Приют стоял холодный и неуютный, кто-то побывал в нем, но давно — в ведре горкой застыл лёд, разбитое стекло
Ночь прошла спокойно, с севера никто не пришёл, хотя оттуда ждали ещё одну партию, а утром чем свет Борис Васильевич назначил до вечера дежурного — Сашиного одноклассника, а сам с Сашей, Сергеичем и третьим учеником пошёл обследовать дальние ущелья.
Котенко и проводник верхами уехали в горы раньше, чем объявили поиск. Они ничего ещё не знали о пропавших студентах.
На северных склонах снега лежало куда меньше, чем на южных, всего сантиметров тридцать. Лошади шли споро, потому что тропинки ещё не завалило совсем, солнце светило и даже немножко грело в спину, от лошадиных крупов шёл едкий и приятный парок.
След зубров — поодиночке — нашёлся скоро. Беглецы направились на юг по старым звериным тропам. Они не плутали в ущельях, не лезли на крутые склоны, а подымались постепенно, используя поперечные хребты. Зоологу и проводнику только и оставалось, что ехать по этому следу. Но потом вдруг следы разделились. Звери круто разошлись. Один пошёл через Синие скалы, резко загнув влево, на восток, другой взял правее, пытаясь выйти к Поляне. Зубры шли так споро, словно сдавали на значок туриста первой степени. Паслись они мало. Словом, спешили.
— Что будем делать, Андреич? — спросил проводник. — За каким пойдём?
Котенко почесал пальцем нос, подумал и сказал:
— Приют недалеко отсюда. Ты иди по правому, а я пойду по левому следу. К вечеру сойдёмся на Прохладном, переночуем, дадим лошадям отдохнуть и посоветуемся, что делать с нашими беглецами.
Проводник заколебался. Поодиночке-то вроде негоже ходить… Но местность вокруг оба знали преотлично, погода, кажется, не портилась, до приюта каких-нибудь десять километров.
— Можно и так, — согласился он.
А Ростислав Андреевич ещё сказал:
— Если кто из нас задержится, волноваться не будем. Значит, заночевал в пути. Увидишь беглеца, близко не подходи, не волнуй. Вернуть мы не сможем. Пусть погуляет. Только выследи место, где остановится; хорошо бы узнать, чего они ищут в новых районах, чего им не хватает на обжитом и спокойном зубровом пастбище в Тупыре.
Забегая вперёд, скажем, что проводник в эту ночь не попал на приют, где как раз находился учитель со своей группой поиска. Дело в том, что зубр, за которым он вышел на перевал, побродил там немного и, видно напугавшись глубоких снегов, ветра, голых пространств, неожиданно повернул назад. Но не рассчитал и вышел к первым лесам гораздо западнее того района, откуда удрал.
Проводник, следуя по той же дороге, спустился далеко вниз, а когда завечерело, он понял, что уставшей лошади уже не под силу забраться на крутой склон, да и сам основательно устал, и тогда, помня уговор, решил заночевать в лесу.
Дело привычное; он быстро отыскал поляну с неглубоким снегом, снял седло, груз и отпустил лошадь. Она принялась копытить снег, захрустела сухой травой, а он развёл костёр и, устроив постель, лёг спать.
Тем временем ветер усилился, сперва пошла позёмка, а потом началась настоящая метель. В лесу она не очень чувствовалась, только шумели верхушки пихт, а на перевалах бушевало вовсю. Там простор для ветра.