Вот пуля пролетела
Шрифт:
Ага, содействие.
Обратный путь я решил пройти пешком. Селифан ехал шагом позади, в двадцати шагах. Я шел и думал. Тройка для города избыточна, вполне хватило бы и одной-единственной лошади, много — пары. Но держать разные экипажи тоже не дело. Вот как тут быть? Опять же дворянская честь… Едешь на тройке, и сразу видно — барин! Особенно если и лошади справные, и коляска венская, и кучер в макинтоше. Выходит, дворянская честь зависит от лошади? А честь державы — от того, как далеко прыгнет атлет, или как быстро проплывет дистанцию пловец? Чего только не придумают, лишь бы дело не делать. Иметь простой продукт.
В дружеское расположение Бенкендорфа я не верил
Я свернул на Сорокинскую. Здесь фонари светили тоже тускло, но прячущихся в тени дома я разглядел. Четверо. Грабить будут? Убивать? С преступностью в Петербурге так же, как и в других городах, а именно сословно. Мастеровые грабят мастеровых, приказчики — приказчиков. На дворян руку поднимают редко. Но всякое бывает.
Когда я поравнялся с неизвестными, те вдруг выскочили, и, подняв палки, бросились ко мне:
— Вот тебе за моську! Вот тебе за моську?
Не дожидаясь побоев, я поднял трость. Состязаться в палочном бою я не желал, да и вряд ли из этого вышло бы что-то хорошее: одному четверых не одолеть без смертоубийства, а убивать причины я пока не видел. И потому просто расстрелял всех: трость у меня стрелковая, калибром в девять миллиметров. Пули не боевые, а усмирительные.
— Что с ними? — спросил подъехавший Селифан.
— Ничего страшного, через часок очнутся.
Я снял с коляски фонарь, осветил бесчувственные тела. По виду — студенты. Это у них считается за доблесть: плащ сорвать с прохожего, облить водою или чем похуже. Эти вот палками побить хотели, старались. За моську? Они за Пушкина вступились, что ли?
Селифан тем временем оттащил тела обратно в тень дома. Чтобы ненароком никто не переехал. Не закоренелые ведь злодеи. Шалуны. Белинский их ещё и героями изобразит, борцами за честь русской поэзии. Нет, не изобразит, сейчас он на Пушкина сердит, ругательные рецензии пишет. Надеюсь, Аксаков уберет личные нападки, оставив только нападки литературные. Пять тысяч ему обещали Наблюдатели, Белинскому.
Да что-то не торопятся давать.
Подожду.
Глава 13
17 октября 1836 года, суббота
Задача трёх тел
Бал я оценил в восемьсот свечей, что выше среднепетербургского стандарта. В Зимнем Дворце счёт идёт на тысячи свечей, но то Зимний. У частных же лиц и пятьсот свечей — хороший уровень. Бальная свеча стоит шестьдесят рублей за сотню, вот и получается, что на одно только освещение следует потратить немалую сумму. Но главное даже не деньги, а калории: сгорая, одна бальная свеча выделяет тепла достаточно, чтобы вскипятить два ведра воды — теоретически. Легко посчитать, сколько тепла дадут пятьсот свечей. Или восемьсот. Плюс сами люди: сто человек, собранных в одном месте, за один только час производят двенадцать тысяч килокалорий, что позволяет вскипятить двенадцать ведер воды. Ну, а поскольку воды
По счастью, от необходимости танцевать я избавлен: всё-таки не юноша, а ветеран войны двенадцатого года. Старый солдат. Ну, не очень старый. Но женат, и потому малоинтересен. Но слыву богачом, эпиграмма с афедроном, полным денег, сделала свое чёрное дело, и люди, глядя на меня, невольно обращали внимания на означенную часть тела.
Бал давал князь N. — как принято писать в современных русских повестях. Петербург не Москва, попасть на бал категории «А» не так уж просто, но Давыдов раздобыл приглашения для нас обоих, а теперь отплясывает кадриль. Ему можно, он герой, и в своем мундире — красавец. Гусар всегда гусар. А я во фраке стою у колонны, весь из себя скромный, но благородный. Стою и смотрю.
Объект первый. Пушкина Наталья Николаевна, ПНН, в девичестве Гончарова, возраст — двадцать четыре года, рост в обуви сто семьдесят девять сантиметров (глаз — алмаз!), оценочный вес семьдесят три килограмма, одета роскошно. Танцует хорошо.
Объект второй. Пушкин Александр Сергеевич, ПАС, Двора ЕИВ камер-юнкер, возраст тридцать семь лет, рост в обуви сто шестьдесят четыре сантиметра, оценочный вес пятьдесят восемь килограммов, мундир красивый (мундирный фрак и черные брюки). Танцует мало и неловко.
Объект третий. Барон Георг Карл де Геккерен, урожденный д’Антес, БГ, поручик Кавалергардского полка, возраст двадцать четыре года, рост в обуви сто девяносто один сантиметр, оценочный вес восемьдесят килограммов, мундир кавалергардский. Танцует отлично.
Первый объект пользуется всеобщим вниманием мужчин, повышенным — женщин. Интересуется прежде всего собой. Смотрится в зеркала, даже издали. Иногда смотрит на соперниц, графиню A. и княгиню В. Из всех мужчин выделяет БГ, с которым танцевала трижды. На мужа не смотрит. На меня посмотрела несколько раз, мельком.
Второй объект пользуется умеренным интересом мужчин и женщин. Обычно смотрящие на него смотрят и на объекты первый и третий, выстраивая таким образом треугольник. Сам ПАС следит за женой и за третьим объектом. При наблюдении последнего лицо попеременно выражает гнев, зависть и тревогу. На остальных присутствующих внимания обращает мало. Дважды встретился взглядами со мной, но тут же отвёл глаза.
Третий объект — предмет женского внимания. Мужчины на него тоже смотрят, но реже. Сам рассматривает всех, но более всего сосредоточен на первом объекте, ПНН. На объект ПАС внимания не обращает. Встретившись взглядом со мной, учтиво наклонил голову. Я ответил тем же. И продолжал стоять, как муха, прилипшая к медовой бумаге.
Во благовремение мы отправились домой. В наёмной карете. На бал в коляске ездить моветон. По крайней мере здесь, в столице.
А Давыдов радовался как ребенок. Помолодел на десять лет.
— У нас что за балы, в глуши? Жалкая пародия. Ну, в самом деле: и наряды не те, и музыка не та, и залы. Знаешь, иногда даже пускают в ход сальные свечи!
— Невероятно! — ужаснулся я.
— Но факт, — заверил Давыдов. — Не то Санкт-Петербург! Всё прекрасно! И лица, и одежды, и поступки. Свечи восковые, и во множестве! Светло почти как днем!