Вот в чем фокус

Дробиз Герман Федорович

— Какой вид имеют архивы? — спросил большой крокодил.

— Это помещение, в котором стоят шкафы.

— Хорошо, пусть будет шкаф,— сказал большой кро­кодил.— Но в соответствии с нашими ритуалами свежей могилке нужна искупительная жертва. При этом вынуж­ден заявить откровенно, что наиболее желательна чело­веческая.

— Вы... вы с ума сошли! — закричал Опрокиднев.— Где я возьму вам жертву?!

Возникло тягостное молчание.

— Эта... как вы ее назвали... Шараруева...— пробур­чал большой крокодил.— Она вам очень нужна?

— Шараруева исключается: она меня любит.

— Вот и прекрасно. Пусть тогда принесет

себя в жертву.

— Нет-нет!

— Хорошо... а этот... ваш враг... Промышлянский...

— Враг,— согласился Опрокиднев,— но не до такой степени.

— Не может быть, чтобы у вас в институте не наш­лось подходящей жертвы,— сказал большой.

— Жертв у нас много,— ответил Опрокиднев.— Эду­ард Фомич Буровин-—жертва честного отношения к ра­боте. Мой друг Курсовкин — жертва семейной жизни. Аабаев — постоянная жертва «Спортлото». Наши жен­щины — все как одна жертвы своей необузданной влюб­ленности в меня, их переполняют чувства, мешая им, а заодно и мне правильно ориентироваться в таблице умно­жения, отсюда грубые ошибки в расчетах. Но ни одну из этих жертв не назовешь искупительной. Более того. В на­шем институте каждый год приходится хоронить сотни расчетов. Если на каждую могилку приносить в жертву исполнителя, то институт вымрет в обозримый истори­ческий период. А если этот обычай перекинется из на­шего института в другие учреждения, занимающиеся теми или иными расчетами, в конечном счете в жертву будет принесен прогресс!

— Если вы никого не найдете,— произнес большой крокодил,— вам придется принести в жертву себя.— И он широко раскрыл пасть.

— Я протестую! Дайте мне морально подготовить­ся! — закричал Опрокиднев и проснулся.

Луна безмолвно освещала комнату. Портфель лежал на журнальном столике. За окном что-то ухало — воз­можно, удирали крокодилы...

ОПРОКИДНЕВ, УЧАСТНИК КАВКАЗСКОЙ ЛЕГЕНДЫ

Однажды Опрокиднев особенно удачно рассчитал па­ропровод высокого давления и получил за это отпуск в августе месяце.

Много всего повидал в своей быстротекущей жизни техник Опрокиднев, но, как ни странно, еще ни разу не посещал Кавказа.

И Опрокиднев вылетел на Кавказ. Он выбрал это местечко еще и потому, что имел тайное намерение на некоторый период забыть женщин родного института и закрутиться в вихрях настоящего, крупного лирического чувства. Аабаев и Джазовадзе, а также Эдуард Фомич Буровин и лично товарищ Курсовкин неоднократно ин­формировали его о том, что на Кавказе проживают совсем другие женщины. Вернее, проживая на Кавказе, они становятся совсем другими. В походке у них появля­ется что-то от жеребенка, взгляд дымится, плечи разла­мывают хрупкий кокон сарафана, и золотистые волосы развеваются по ветру при любой погоде. Покорить такую женщину можно только за счет небывалой отваги и пол­ного безрассудства. Быстрота и натиск, острая конку­ренция смуглых юношей, может быть, даже звон кинжа­лов в ночи и конский скок на горных тропах, и не без блеска ледников, не без мерцанья эдельвейсов с хру­стальной капелькой росы на бледно-синих лепестках — вот программа-минимум, которую наметил Опрокиднев одним небольшим усилием своей незаурядной мозговой системы.

И, едва сойдя с трапа самолета, он в чем был от­правился на поиски женщины, еще ничего не знающей о его безумной любви к ней. А был он в светлом лет­нем костюме

с платиновой искрой, в алой сатиновой косоворотке с перламутровой пуговкой, в новеньких скри­пучих сандалиях, сплетенных дерюжкой, в велосипедистской шапочке с черным целлулоидным козырьком и буквами «ТАРТУ», написанными на эстонском языке. Темные гангстерские очки задорно сидели на курносом, слегка облупившемся носу и, пряча до поры до времени темпераментные взгляды озорных глаз Опрокиднева, подчеркивали пунцовый румянец его щек. Как всегда, в решающие минуты Опрокиднев был красив крепкой, природной красотой.

Женщину он увидел сразу.

В центре площади стоял открытый экскурсионный автобус. В нем плотными рядами сидели отдыхающие. Они прикрывались легкими зонтами, шуршащими друг о друга, как стрекозиные крылья, разглядывали лакиро­ванные книжечки туристических справочников, обмахи­вались газетками, а некоторые кушали виноград.

Рядом с водителем стояла юная женщина в кожа­ных шортах и брезентовой штормовке. Ее колени золо­тились, как апельсины. Возле губ она держала мили­цейский мегафон.

— На Кавказе есть гора! — кричала она.— Самая большая! А под ней течет Кура, мутная такая! Мы с вами посмотрим с этой горы на эту Куру. Спешите! Осталось четыре свободных места!

— Экскурсия в горы! — кричала она.— Мы проедем там, где не ступала нога человека. Ущелье духов! Вид с вершины Грез на долину Слез! Древние кавказские легенды, объясняющие происхождение гор, морей и оке­анов! Семь легенд о вечной любви! Торопитесь! Осталось два свободных места! Одно! Ни одного! Поехали!

И тут только Опрокиднев опомнился. Одним прыж­ком догнал он автобус, перемахнул через низкий бор­тик и в бессознательной заботе о равновесии крепко ухватил укутанный в штормовку стан экскурсовода.

— Мест нет, гражданин,— закричала женщина-экскурсовод и обдала его дымным взглядом.— Ждите следующую машину.

— Только с вами,— бормотал Опрокиднев, доверчи­во прижимаясь к упругому брезенту.— Являясь большим любителем кавказских легенд, хочу быть в первых рядах, где бы ни ступала нога человека. Я вот тут, в уголоч­ке, я на бортике пристроюсь, я на отдельное место не претендую как сознательный опоздавший. Если все опоз­давшие будут претендовать на отдельное место, где ся­дут те, кто пришел вовремя?

— Ладно, пусть едет,— пожалел кто-то из пассажи­ров.

Женщина-экскурсовод одернула штормовку, отчего Опрокиднев сместился в угол кузова, и сказала:

— Пусть едет. Но это дело надо перекурить.

Несколько мужчин протянули ей сигареты. Особенно старательно это сделали Опрокиднев и смуглый юноша, сидевший во втором ряду. Острая конкуренция была на­лицо.

Женщина внимательно оглядела желающих дать ей закурить и выбрала опрокидневскую «Экстру». Смуг­лый юноша издал гортанный выкрик, напоминающий кле­кот орла, и вышвырнул свой «Филипп Моррис» на до­рогу.

Автобус покинул городские кварталы и вошел в пер­вый поворот серпантина.

— Кого тошнит, остановка на семнадцатом километ­ре,— объявила женщина.— Просьба потерпеть. Посмот­рите направо — направо виднеется Черное море. Один из крупнейших бассейнов нашей страны. Обратите вни­мание на эти волны. С них Айвазовский писал свой «Девятыйвал». Если хотите, расскажу анекдот про Айва­зовского.

— Просим, просим! — закричал Опрокиднев.

— Женщины могут не слушать,— предупредила она.