Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага
Шрифт:
Часа два мчались без остановки. Вовка устал, ноги и руки одеревенели.
На рассвете, едва взошло солнце, они приехали в районный центр.
К пыльной станционной площади пробиться не удалось. Здесь было тесно и шумно, как на базаре в воскресный день. Автомобили гудели, требуя дороги, лошади ржали и, покрывая многоголосый шум толпы, то там, то здесь раздавался истошный детский плач. Мужчины и женщины с чемоданами и узлами в руках толпились у двери станционного здания.
Мать, едва только дядя Семен остановил коня, соскочила с двуколки
— Никуда не отходи! Я скоро!
Дядя Семен, привязав вожжи к передку, спрыгнул с двуколки и, выкурив папиросу, сказал:
— Пойду помогу Катерине, там ей не пробраться к кассе. Вишь, сколько люду наехало.
Оставшись один, Вовка осмотрелся. В нескольких шагах от него стояли милиционер и солдат с красной повязкой на рукаве. «Патруль», — догадался Вовка. Рядом на телеге среди узлов и корзин сидела колхозница и кормила белокурого мальчугана лет пяти. Тот аппетитно ел кусок домашнего пирога и запивал молоком из бутылки.
Вовка почувствовал, что проголодался. Приподняв крышку корзинки, он засунул туда руку. В корзинке оказались вещи.
Было душно и пыльно. Ни мать, ни дядя Семен не появлялись. Вовка зубами развязал один узел, нащупал хлеб и отломил большую горбушку. В другом узле Вовка нашел сало и вытащил кусок. От соленого захотелось пить.
Вовка спрятал сало. Неподалеку, рядом с решетчатым забором, он заметил колодец. Вокруг него толпились мужики и бабы с котелками, кружками, бутылками, ведрами. Вовка решил сбегать напиться. Взяв свой кнут, он одним концом привязал его за уздечку, а другим, с кнутовищем, обмотал вокруг ствола акации и завязал узлом. Конь несколько раз ткнулся ему в руки мокрой прохладной мордой, понимающе глядя большими черными глазами.
— Ни с места! — приказал коню Вовка. — Я сейчас.
Воду из колодца доставали деревянным почерневшим ведром, привязанным цепью и веревкой. Когда подошел Вовкин черед, мужчина в запыленном костюме прохрипел:
— Ну, подставляй, что там у тебя!
У Вовки не было ни кружки, ни котелка. Он, не зная, что делать, затоптался на месте. Толстая женщина толкнула его локтем и протянула свою кастрюлю.
— Не мешайся, отойди, раз некуда брать!
Кто–то из задних рядов крикнул со смехом:
— А ты, парень, в шапку!
Вовка обрадовался этой мысли и, сняв кепку, посмотрел на мужчину.
— Налейте сюда, пожалуйста!
— Ты что, очумел? — мужчина поднял усталые глаза на Вовку.
Толстая женщина, которая минуту назад толкнула его локтем, вздохнула и протянула кастрюлю с водой.
— Пей, господь с тобой. Все мы нынче запарились…
Вовка припал к краю зеленой кастрюли. Вода обжигала холодом, студила до ломоты зубы. Но Вовка пил и пил, проливая воду на рубаху и ботинки.
Вдруг надрывно загудели паровозы, зазвенел колокол.
— Воздушная тревога!
— Спасайся!
Женщина, выхватив
Прямо над станцией промчались два самолета с крестами на крыльях. Вовка видел, как от самолетов отделилось несколько черных точек. Они со страшным воем приближались, быстро увеличиваясь и скоро стали похожи на большие черные сигары.
— Бомбы! — закричал на всю площадь милиционер. — Ложись!
Вовка не помнил, как очутился на земле. Один за другим раздались взрывы, от которых все задрожало.
Вовка попытался вскочить, но тут же почувствовал, как кто–то грубо прижал его к земле. По синему рукаву рубахи он догадался, что это милиционер.
— Пустите! — заорал Вовка, силясь высвободиться. — Пустите!
— Лежи, паршивец! Убьют. — Милиционер еще сильнее придавил его к земле. — Закрывай голову!
В то же мгновение огромные окна станции осветились ослепительно ярким светом, словно внутри ее зажгли мощные прожекторы, и следом раздался оглушительный взрыв.
Вторая бомба разорвалась на площади, в гуще повозок и машин, среди притаившихся на земле беженцев. Вовку ударило воздушной волной и засыпало землей… Он больше не слышал ни грохота рвущихся бомб, ни криков раненых, ни беспорядочной стрельбы, ни рева бомбардировщиков, которые проносились над станцией, расстреливая из пулеметов безоружных людей…
Очнулся Вовка от тяжести, которая невыносимо давила его. Все тело ныло, болела ссадина на колене. В горле першило, хотелось пить. Вовка открыл глаза. Бомбежка кончилась, самолеты улетели. Он попытался освободиться от милиционера, который почему–то все еще лежал сверху.
— Дядя, отпустите! — взмолился Вовка. — Мне тяжело!
Милиционер не шевелился.
Тогда Вовка схватил его за руку и с ужасом почувствовал, что крепкая мужская рука вдруг стала податливой.
Ему стало страшно. Он хотел крикнуть, но слова застряли в пересохшем горле.
Собрав остатки сил, Вовка высвободил одну ногу, потом другую и, двигая плечами, выполз из–под милиционера. Сел рядом, отдышался. В ушах стоял неприятный звон. Бессмысленно посмотрел на милиционера: на его голове, около уха, темнели сгустки крови.
Подошли два красноармейца. Один из них присел на корточки, осмотрел милиционера.
— Готов, — сказал он усталым голосом. — Наповал. Помощь уже не нужна.
Стонали раненые. Несколько человек тушили горевшую автомашину. На телеге сидела колхозница и, плача, прижимала к себе малыша, того самого, который так аппетитно уплетал домашний пирог и запивал молоком из бутылки. Только волосы у него из белокурых превратились в красные. «В крови! — с ужасом подумал Вовка. — Его убили!»
У разбитой повозки сидела толстая женщина и перевязывала платком ногу девочке лет десяти. Рядом валялась зеленая кастрюля с пробитым дном, из которой женщина поила Вовку.