Вовка - зелёная фуражка

Шманкевич Андрей Павлович

«А, значит, и тут огороды и быки? Надо поглядеть! Порыбачу, а потом туда попрошусь…»

Когда Вовка был одет совсем по-зимнему, отец достал из чулана ящик с разным рыбацким припасом. В нём, кроме маленьких зимних удочек, Вовка увидал железный черпак с дырочками (такой же штукой мама достаёт из кастрюли пельмени и вареники), а ещё небольшую палку с крупным рыболовным крючком на конце. Зачем нужен черпак и крючок, Вовка не стал расспрашивать: скорее на лёд, а там сам всё увидит!

Светка, одетая, ждала у сходней на лёд. Вовкин папа сначала перенес на озеро ящик, потом подхватил Вовку

и Светку и тоже переправил на лёд.

Куликов сидел на дощечке, положенной на ведро, в руке у него коротенькая удочка, кончиком её он беспрерывно подёргивал леску. От этого где-то там, подо льдом, у самого дна, словно живая рыбка, металась из стороны в сторону маленькая блёсенка. Внезапно кончик удочки вздрагивал, Куликов делал резкую подсечку и начинал ловко тащить добычу на лёд, подхватывая леску то левой, свободной рукой, то кончиком удочки — пока из лунки не вылетал полосатый окунь.

— Идёт дело? — спросил Вовкин папа у сержанта.

— Идёт, товарищ старший лейтенант. Сажайте сына вот на эту лунку, рядом со мной… А ты, Света, ловить пришла или болеть за Вовку?

— Ловить… Только у меня удочки нет.

— Нашего полку прибыло, — засмеялся сержант, положил свою удочку у лунки и принялся разматывать вторую. — Вот тебе удочка, вот тебе лунка, а рыбацкое счастье — это уж от бога и от умения.

Отец быстро размотал удочку, потёр блёсенку об голенище Вовкиного валенка и бросил её в лунку.

— Ну, вот, учись, сынку… — сказал он Вовке. — Леску распускай до тех пор, пока блесна не ляжет на дно, потом немного подбери её, чтобы блесна играла чуть повыше дна, и начинай ловить. Поклёвку сразу услышишь. Садись на ящик и подёргивай удочкой, как сержант, а я просверлю ещё две-три лунки. Рыбака кормит новая лунка — ясно?

Пока Вовка усаживался и приноравливался к удочке, отец принялся сверлить коловоротом лёд чуть подальше от старых лунок. Вот здесь ему и понадобилась «поварёшка» — черпаком с дырочками он стал выгребать ледяную крошку из просверлённой лунки, чтобы она не мешала ловле.

— А ледок того уже… — сказал отец Куликову. — Два-три дня — и всё… Потом до сыроводья будем ждать.

Вовка даже засопел, как ёжик, когда отец дал ему маленькое удилище из можжевельника. У него так дрожали руки, что блёсенка где-то у самого дна затрепетала, как живая рыбёшка, и первый Вовкин окунь, не выдержав, бросился на неё. Вовка почувствовал, что удочка затряслась, заходила, будто кто-то утягивает её у него из рук, и совсем растерялся.

— Ну что ж ты, сынку! Подёргивать надо… — сказал отец.

Вовка попытался было приподнять кончик удилища, как делал это Куликов, но удилище, точно живое, вдруг вырвалось у него из руки и стало торчком в лунке — вот-вот скроется подо льдом!

— Хватай! Лови! — крикнул отец.

Вовка протянул руку к удочке, но едва коснулся её пальцами, как она проворно, рыбёшкой, юркнула в тёмную воду и уже больше не показывалась. Всё. Конец.

— Что, рыбачок, прохлопал удочку? — от всей души смеялся отец, глядя на Вовкино перепуганное лицо.

— Эх, ты, прохлопал… — засмеялась

и Светка и тут же замолчала и попятилась от своей лунки, точно увидела какое-то чудище-страшилище.

Но показалось не чудище, показалась… Вовкина сбежавшая удочка.

— Это моя… Моя удочка!

Сорвавшись с ящика, Вовка помчался к Светкиной лунке, схватил беглянку и давай, отступая от лунки, тащить. Ему казалось, что час тащит, что сто вёрст тащит, — и вот на лёд вылезло действительно окунище полосатый, огромный, страшный! Таких ещё не было ни в папиных уловах, ни среди куликовских окуней.

И Вовка и Светка, оцепенев, смотрели на рыбину, — та лежала у лунки, беззвучно открывая и закрывая рот, шевеля жабрами. Но стоило окуню хвостом шевельнуть, как Вовка подскочил к лунке и плюхнулся на окуня грудью.

Сержант посмотрел на начальника заставы:

— Теперь всё! Этого окуня ваш сыночек на всю жизнь запомнит. Будет завсегда с удочками в обнимку, как солдат с ружьём!

Белые ночи

Прошло немного времени, и получил Сенька-тюбетейка письмо от Вовки. Ничего-то он не понял в том письме. Подумал, что у дружка или температура снова поднялась, или он рисовать разучился. А то и того хуже: заврался! В том письме нарисован небольшой человечек, стоит прямо на воде и короткой удочкой из-под ног откуда-то рыбу вытаскивает. Рядом с чудным рыбаком стоит ящик или сундучок (тоже на воде), и добычу рыбачок бросает прямо на воду, и рыба никуда не девается… Чудеса! Сказки. А попросту — враньё.

И хоть бы маленький человечек один бы так ловил— так нет, рядом сидят большие дяденьки и тоже…

Взял Сенька-тюбетейка Вовкино письмо-рисунок и пошёл к двоюродному Коле: что это такое?

— Ни чудес, ни вранья тут нет, — ответил двоюродный Коля. — А на сказку похоже. Это вовсе не вода, а лёд. Пробивают во льду дырку-лунку и через неё ловят… Верно, брат, как в сказке! Когда меня призовут в армию, на Север буду проситься. Там сплошные чудеса. Вот смотри — всё на картинке видно?

— Всё, — подтвердил Сенька.

— Как днём?

— Как днём…

— А на самом деле они, может, ночью ловят! У них же там белые ночи, самое начало, а скоро солнце совсем перестанет садиться… География, брат, — серьёзное дело!

Что такое белые ночи, Коля толком не объяснил, некогда ему было.

— У меня экзамены на носу… Поживёшь с моё, поучишься столько, сколько я, тогда и узнаешь, а сейчас отскочь!

А вот если бы у Коли не экзамены на носу, да если бы он побывал уже в армии, в заполярной части, то он бы рассказал, что такое белые ночи, и тогда не получилось бы у Сеньки под тюбетейкой затемнения. А то Сенька так решил: раз белые ночи, значит, всё становится белым. Земля — белой, точно снова её снегом покрыло, в речках вместо воды вроде как молоко течёт, молоко и в озёрах застыло, деревья в лесу от цветов стали белыми, как яблони весной в армавирских садах или акации… Пограничники все до единого в белые маскировочные халаты вырядились, собаки и лошади на ночь точно седеют, хаты… Впрочем, Сенька иными хат, как белыми, вообще не представлял себе: ведь он вырос на Кубани, где все хаты белятся извёсткой.