Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы
Шрифт:
— Тебе почем знать?
— Я был на его месте, — отозвался Лутарг, поднимая с земли мешок и убирая в него лук и единственную стрелу. — Идем.
Это случилось, когда женщина узнала о нем. Она кричала, ругалась, говорила, что не будет жить с любителем детей, и тогда хозяин снял с него цепь и, наградив последним ударом, отвел обратно в пещеру.
За время его отсутствия там ничего не изменилось — те же лежанки на полу, та же подгнивающая куча у стены, тот же разлом в стене, вот только он в него уже не пролезет.
Он
Едва хозяин ушел, из темноты раздалось злорадное шипение главаря: "Тварь вернулась", — тут же подхваченное мерзким хихиканьем приспешников.
Парнишка вздрогнул и приготовился к нападению. Он чувствовал напряжение и угрозу, исходящие от них, а еще он чувствовал их страх. Теперь он знал этот запах, так как сам провонял им насквозь, сидя в каморке надсмотрщика.
Когда они накинулись на него, он зарычал и вцепился зубами в чью-то руку. Укушенный взвыл и дернулся, чтобы освободиться, а он ощутил знакомый вкус крови на языке и кусок кожи во рту.
Сплюнул, получив удар в живот, но не согнулся. Боль уже ничего не значила для него. Без нее даже было неуютно, словно если ты не чувствуешь боли, то не живешь. Теперь для него боль являлась воплощением жизни.
Он боднул кого-то и вместе с ним врезался в стену, под хруст ломающихся костей. Ему было все равно, он ничего не терял, калеча других, лишь возвращал каждый миг собственного унижения. Пусть он не мог ответить хозяину и плети, пусть не смог разорвать оковы и освободиться, но этим он отомстит, даже если потом придется умереть.
Он был тварью и волчьим отродьем. Зверем!
И чувствовал себя таковым, и хотел, чтобы все знали об этом. Хотел показать им всем, какой он на самом деле!
Они подскакивали к нему с разных сторон, били, пинали, а он терпел, отвечая тем, кого удавалась схватить, с каждым шагом все ближе подбираясь к смеющемуся главарю. Он собирался заставить того замолчать.
Никто больше не назовет его тварью, только он сам!
Они шли по петляющей среди деревьев полосе, постепенно взбираясь все выше в гору. Тропа была едва заметной, местами прерывалась, утопая в прошлогодней листве, или исчезала, смытая проливными дождями.
По эту сторону Гарэтки лес стал другим — более густым и темным. Лиственных деревьев становилось все меньше, они сдавали свои позиции не в силах цепляться за все более каменистую почву, а на их место приходила хвойная растительность, устремляющая ввысь голые стволы с игольчатой шапкой на макушке.
Лутаргу казалось, что они пересекли какую-то невидимую грань, разделяющую два мира — низины и гор. Здесь все было иначе — другой воздух, другие следы, другие растения и звуки, и все это вызывало в нем напряжение — телесное и душевное.
После встречи с маленькими разбойниками Трисшунку было решено обойти стороной, а потому ночевать пришлось под открытым небом.
Лутарг по пути смог обеспечить путников полноценным ужином, подбив двух зайцев, и сейчас, сидя у костра и вытачивая новые дротики, мужчина наблюдал за тем, как старик суетится над готовящейся пищей.
Мысли
— Сарин, — окликнул старца Лутарг, в голове которого возник очередной вопрос, касающийся его предполагаемых родственников. — Говоришь, никто не знает, откуда они пришли, но ведь как-то шисгарцы появилось в замке. Не из-под земли же?
— Может и из земли, — отозвался старик. — Я видел хроники. В них сказано, что однажды ночью они просто появились, перепугав всех в Шисгарском замке. Он же старый очень — замок-то. Брошенный был, как и города, когда мы пришли. Так что тэланцы его просто заняли и сделали цитаделью в горах. Мало ли чего может оттуда спуститься.
— И что? — поторопил старца Лутарг, когда тот замолчал, задумчиво глядя на огонь.
— Из всех воинов отпусти только пятерых, остальных каратели оставили себе. А этим велели передать, что наступает месяц белого флага. Так все и началось, — вздохнул Сарин.
Они с Кэмарном не раз перечитывали эту историю и другие, пытаясь понять, с кем имеют дело, но так ничего и не решили. В хрониках не содержалось ответа на этот вопрос. За все годы существования побора, никто так и не смог выяснить, кто такие шисгарские каратели. У них было только имя данное народом и все.
Глава 9
Как всегда поприсутствовав при кормлении Гарьей тетушки, Таирия в крайне удрученном состоянии медленно брела в свои покои. Наблюдать за тем, как нянька поглаживает горло женщины и запрокидывает ей голову, чтобы заставить ту проглотить перетертую в кашицу пищу, было для девушки наказанием, назначенным ей же самой в качестве расплаты за вмешательство в то, куда лезть не следовало.
Каждый раз Ири вновь переживала боль и вину, каждый раз ее сердце заходилось в ритме самобичевания, но девушка упорно продолжала приходить, оставляя без внимания запреты отца, грозившегося запереть ее в случае непослушания, и уговоры няньки не мучить себя.
Старая Гарья была единственным человеком, кто хоть как-то мог прорваться через отстраненность сестры вейнгара. Только ей удавалось поднять добровольно отказавшуюся от жизни (хоть и затворнической) женщину на ноги, чтобы помыть, переодеть, перестелить постель или вывести на свежий воздух. Но даже тогда широко распахнутые серо-зеленые глаза оставались пусты и бездушны, смотря на мир и не видя его.
Страшное зрелище, лишающее присутствия духа.
Все разладилось в жизни Ири с того самого дня, как тетка отказалась разомкнуть веки, предпочтя променять реальный мир на мир иллюзорный. Отношения с единственным родителем испортились, больше не было задушевных разговоров и выполненных обещаний. Отец перестал быть для нее только отцом, он стал правителем — вейнгаром, и совсем другим человеком — жестким, требовательным, а местами и беспричинно жестоким.
У Таирии словно глаза открылись, и девушка смогла увидеть многое из того, что ранее предпочитала не замечать.