Вой лишенного или Сорвать покровы с богов
Шрифт:
А что осталось у нее? Горечь от предательства одного и страх потерять остальных? Разве это можно назвать счастьем?
– Нельзя, - ответила она себе самой.
Счастье не может быть таким. Не должно быть таким! Оно не сопровождается сомнениями и болью. Оно не прячется на дне души, не скрывается. Счастье свободно! Беззаботно! Доступно всем!
Таирия горько вздохнула и устремила взгляд в окно. Над Антэлой сияло полуденное солнце, раскрашивая все в яркие теплые тона. Но они не радовали взор, не услаждали его, а лишь усугубляли тоску. Феерия красок противоречила ее настроению, требующему буйство стихии. Хотелось разрушения, свойственного дождю и грому. Хотелось слушать, как капли стучат в окно,
Отвернувшись, девушка встала с кресла. Душа стремилась к кому-то родному, способному утешить, поделиться уверенностью и теплом. Поддавшись порыву, Ири подобрала подол платья и направилась в покои Лурасы. Она точно знала, кто, не задумываясь, прижмет ее к своей груди и разделит ее печаль. Знала, чьи руки подарят ей заботу. Гарья!
После посещения темницы Лутарг отказывался выходить из отведенных ему покоев и открывать кому-либо дверь вплоть до полудня следующего дня. Причина была проста, и те, кто знали его достаточно хорошо, понимали, что тревожить молодого человека в данный момент не стоит.
Лутарг был зол! Зол настолько, что едва контролировал себя. После свидания с обвинителем и рассказа Сарина о встрече на постоялом дворе, тщательно хранимая сдержанность слетела с сына Лурасы. Повелитель стихий обрел долгожданную свободу и проявил себя в полной мере. Клеветник лишился конечности, а Сарин, заступившийся за Истарга слишком затянувшего, по мнению Лутарга, с приходом к коменданту и освобождением Лурасы, вспомнил каково это - оказаться под разъяренным зверем. Благо, молодой человек сумел сдержать себя, и старец отделался болью в спине и легким испугом.
Именно этот инцидент заставил Лутарга укрыться от посторонних, спрятавшись в замкнутом пространстве личных покоев, и никого не подпускать к себе. Он забаррикадировал дверь и отсылал прочь всякого, кто подходил к ней. В том числе и Лурасу. Он долгое время не ощущал готовности к разговору с матерью.
Его бешенство и страх за нее были настолько велики, что молодой человек не отвечал за свои действия и всерьез испугался, что может навредить людям, которыми действительно дорожит.
Его мать в эргастенских каменоломнях - вот, что увидел Лутарг после объяснений старика. Увидел в красках, в мельчайших подробностях все то, что могло произойти в ней, окажись Лураса в руках каторжников или еще хуже - считающих себя безнаказанными надсмотрщиков. Кому, как ни ему было знать, что случается с женщинами, не подготовленными к подобной жизни? Он не раз видел это собственными глазами! Не раз становился свидетелем, как они цеплялись за ноги проходящих мимо мужчин, чтобы привлечь внимание и заработать на лежанку или полусгнивший кусок съестного. Как забивались в углы, зализывать раны от хлыста и грубых рук. Как исчезала из их взглядов осмысленность и желание жить! Как они умирали в темных пещерах, использованные, отвергнутые и забытые!
Это зрелище, пусть и сотворенное воображением Лутарга, стало решающим ударом кирки, отколовшим от скалы его сдержанности судьбоносный кусок. И мужчина сорвался, не имея сил контролировать себя и рьястора. Позволил духу отплатить, чтобы затем спасаться в одиночестве от бессильной ярости и страхов, от возможности совершить непоправимое.
Он знал, что мать приходила к нему, что стояла под дверью, стучала, просила, но так и не поднялся в постели, будто она превратилась в единственное, доступное ему озеро безмятежности, выплывать из которого молодой человек не собирался ни при каких обстоятельствах. Покинуть спокойные воды для него означало поддаться гневу, а гнев - равнозначен новым жертвам и словам,
К тому моменту, когда мужчина взял себя в руки в той мере, в которой позволяла его бунтующая сущность, на небосводе вовсю сиял ослепительный диск Гардэрна. Жители Анистелы, позабыв о делах насущных, на широкую ногу отмечали прибытие высокородного гостя, в то время как дворец вейнгара хранил в пределах каменных стен встревоженную тишину. Комендант и его дети сочли за лучшее попрятаться по своим покоям, слуги, получившие строжайший наказ о неразглашении произошедшего, затаились в служебных помещениях, а гвардейцы, охраняющие входные ворота, с невозмутимыми масками на лицах отгоняли от замка обиженных и обездоленных, пришедших искать заступничества и справедливости у члена вейнгарской семьи. Дворец вейнгара и его обитатели притихли в ожидании бури.
Но, даже ощутив готовность предстать пред взорами других людей, Лутарг не торопился этого делать. С особой тщательностью молодой человек привел себя в надлежащий вид, сменив измятые парадные одежды на лишенные изысков штаны и рубаху. Скрупулезно проверил содержимое седельных мешков, заново переложив все вещи. Ликвидировал следы своего пребывания в покоях, и лишь затем позволил себе отправиться на поиски матери и Сарина.
Лураса встретила сына сидя на кушетке. Женщина была бледна и заметно нервничала, но в целом выглядела гораздо лучше, нежели минувшей ночью. "Посвежевшая и отдохнувшая", - решил для себя молодой человек, легонько касаясь губами материнской щеки.
Задерживаться рядом с ней, Лутарг не стал. Поцеловав, отошел в дальний угол и по своему обыкновению подпер стену. Мужчина осознавал, что предстоящий разговор потребует от него максимум хладнокровия и невозмутимости, а каменная опора за спиной должна придать необходимых сил. Привычка искать успокоения в камне была выработана им слишком давно, и Лутарг не видел смысла от нее избавляться.
Скрестив руки на груди, он посмотрел на Сарина. Увидев беспокойство в глазах старика, ответил сталью во взоре. "Тебе нет прощения!", - говорил этот взгляд, и старец согласно кивнул. Того, что он не досмотрел, Сарин не отрицал, но это была единственная вина, которую он числил за собой. Во всем остальном мужчина считал себя правым, и эта уверенность читалась на его лице.
Лутарг же был не согласен, и губы молодого человека сжались в тонкую линию. Он ничего не говорил, лишь только переводил упрекающий взгляд с одного на другую, давая им возможность прочувствовать всю глубину его недовольства. Он сознательно наказывал их говорящим молчанием. Умышленно пытал опаляющим взором, демонстрируя неодобрение их поступка.
Первой не выдержала Лураса. Подойти к сыну она не рискнула, но нашла в себе силы заговорить. Женщина ощущала за собой необходимость затупиться за отцовского друга, которому была столь многим обязана. Она видела, что гнев Лутарга в первую очередь обращен на него, и не хотела, чтобы старик отвечал за принятые ею решения.
– Не вини Сарина, сынок, - тихонько попросила Раса, подкрепляя слова умоляющим взглядом. Запнулась, встретившись c холодом отрицания в синеве его глаз, но сделав глубокий вздох, продолжила: - Он помогал мне всю дорогу, без него было бы хуже. Откажись Сарин сопровождать меня, я бы отправилась за…
Дыхание Лурасы перехватило, и женщина вынуждена была замолчать. Во взгляде сына прохлада сменилась колючим льдом, лишив мать возможности говорить.
– Сарин, что делают в каменоломнях с не угодившей надсмотрщику… девкой?
– он сказал это приторно любезно, чтобы рубануть резкостью последнего слова.