Вой молодых волков
Шрифт:
— У которого? — с горечью спросил Стефан. — У Владимира?
— Проклятье! — выругался Святослав и обхватил голову руками. — Я совсем забыл про него и про его мать! Нас ждут неприятности, дядя! Нас ждут большие неприятности!
Май 658 года. Через месяц после смерти императора Самослава. Константинополь.
Злая весть пришла в столицу сразу же, ведь линия телеграфных башен протянулась вдоль Via Militaris (2), что шла от Белграда до самого Константинополя. И хотя минуло четыре недели, она никак не могла в это поверить.
Когда ей принесли сообщение, Мария плакала целый день, не пуская никого в свои покои, ведь, кто бы и что ни думал,
И только одно печалило сердце августы. У Владимира не было наследника. Проклятая кровь, что текла в жилах его жены Анастасии, напитала ядом и ее внуков. Двое сыновей умерли в колыбели, а единственная дочь Ирина не сможет царствовать. Такова цена императорской диадемы. Дочь Ираклия стала ключом к трону, но она плод греховной связи, и никакие жертвы на церковь исправить этого не могли. Мария ненавидела свою невестку всей душой, хотя очень тщательно скрывала это. Ведь та поставила дело ее жизни на грань катастрофы.
Констант был очень молод, когда погиб, и его жена Фауста не успела родить ему детей. Зато в живых остался Феодосий, его младший брат, и лишь чудовищными усилиями Мария предотвращала провозглашение его вторым августом Восточной империи. Проклятый гадюшник — Григория, мать Константа II, Фауста, его жена, и Феодосий, его младший брат, то и дело пытался интриговать, но пока ей удавалось пресечь эти жалкие потуги. Ведь Само сделал все, чтобы вырвать зубы этому проклятому роду. Он истребил половину сенаторов по обвинению в заговоре и выслал из столицы почти всех высокопоставленных евнухов, но угли еще тлели… Сделано это было небыстро. Все эти люди умерли в глуши, всеми забытые, не прожив и трех лет. А еще Само прямо запретил Феодосию жениться, и титула цезаря не удостоил, невзирая на требования патриарха. Он тогда просто приказал старцу Павлу II пойти и публично отречься от монофелитской ереси, пригрозив судом церковного собора и отлучением от церкви. И показал письма епископов Рима и Александрии в подтверждение сказанного. Патриарх внял. Он не был закоренелым монофелитом, в отличие от Ираклия и его потомства. Вся эта история про единую божественную волю была придумана ради примирения с верующими Египта и Леванта. Но какой в ней смысл, если Восточная империя не управляет больше ни тем ни другим?
— Мама! — Владимир ворвался в ее покои, движением руки разогнав служанок и немногочисленных евнухов-веститоров. — Я прискакал сразу же, как только получил весть. Кто это сделал?
Владимир стал ровно таким, каким и ожидалось. Ростом он не уступал дяде Никше, и его рубаха пузырилась мускулами, чуть не лопаясь от натуги. Император и дня не проводил без воинских упражнений, став первым государем после Ираклия, кто мог держать копье. Господь не обидел его разумом, и превратиться в пленника золотой клетки, подобно Ираклону и Константину III, он не захотел. Хотя, положа руку на сердце, именно к тому все поначалу и шло. Юный август был очарован дворцовой роскошью и церемониями. И тогда отец отвел его к могилам Ираклона и Константа, чтобы показать, к чему приводит праздная дворцовая жизнь. Целый год Самослав натаскивал его, словно сторожевого пса, и только когда что-то переломилось в мальчишке, он оставил его с матерью.
Собственно говоря, большую часть времени Владимир проводил не во дворце, а в анатолийских фемах, сколачивая из тамошнего дурно обученного
— Кто осмелился на такое, матушка? — переспросил Владимир.
— Я не имею ни малейшего представления, — ответила Мария, и ее постаревшее лицо исказила гримаса душевной боли. — Пишут, что какая-то сумасшедшая баба. Это все, что я пока знаю. Такого воина убили в церкви! Просто ткнули в живот отравленным ножом! Я до сих пор в это поверить не могу!
— Что делать будем? — деловито спросил Владимир и заорал пугливо прячущимся евнухам. — Эй! Бездельники! Вина мне! Быстро!
— Думаю, пока нужно выждать, сынок, — спокойно сказала Мария. — Поспешные решения только навредят нам.
Лицо ее сына не омрачила и тень горя. Скорее, на нем читалось любопытство и жадное ожидание. Он носил бороду, в отличие от Святослава и Кия. Здесь, на Востоке, обычай брить лицо так и не прижился.
— Тебе известно, где сейчас мой старший брат? — деловито спросил Владимир, водопадом вливая в себя первый за сегодня кубок.
— Насколько я слышала, он уплыл в Тингис. Только что прибыл корабль с грузом хлопка из Александрии. Там еще не знают о смерти твоего отца.
— Что Святослав забыл в такой дали? — изумился Владимир. — Это же за Геркулесовыми столпами!
— Не знаю, — пожала плечами Мария. — Наверное, приводит в чувство тамошнего наместника. Тот в обморок упадет, когда увидит живого императора. Там отродясь не случалось такого чуда.
— Странно, — постучал пальцами по столу Владимир. — Все это очень странно, мама… А в Братиславе что происходит?
— Я пока не знаю! — резко сказала Мария. — Но у меня есть подозрения, что при таком раскладе твой закадычный дружок Кий захочет получить свою часть наследства. Эта глупая гусыня, его мать, когда-то выговорила ему в удел Закарпатье, и даже город в его честь назвала. Но она просчиталась. Тот острог, как был дырой на границе со степью, так ей и остался. Твой брат поехал туда, посмотрел и отказался от такой чести наотрез. Сказал, что он не полный дурак и, если его матери так хочется, пусть она сама туда и едет.
— Кий потребует свою долю, — уверенно сказал Владимир. — Он мне нипочем не уступит, я его хорошо знаю, мама. И он воин из первых, он Берислава с дерьмом сожрет.
— Не знаю, не знаю, — протянула Мария. — Берислав весьма умен и проницателен. Да, он не воин, но он столько лет руководил Тайным Приказом… Я думаю, ты рано списываешь его со счетов.
— Как ты считаешь, мама, — хищно оскалился Владимир, — не пора ли заявить, что мы не подчиняемся больше Братиславе? Столица мира здесь, а не в лесной словенской глуши!