Вояж вокруг моей комнаты. Повесть
Шрифт:
Еще я держал некоторое время второе зеркало перед ней, чтобы она лучше могла оценить свои украшения; и пока ее физиономия отражаясь то в одном зеркале, то в другом, я видел перспективу кокетки, для которой ни в одном из зеркал нет места для меня. Наконец – сознаюсь – мы, я и моя роза, представляли собой весьма печальную фигуру.
Я в конце концов потерял терпение и, не в состоянии более противиться пожиравшему меня противству, поставил зеркало, которое до того держал в руке и вышел распсиховавшись и не сказав до свидания.
–
– Не кажется ли вам, – сказала она своей горничной после минутного молчания, – не кажется ли вам, что это какару слишком велико для моего роста, особенно в нижней части и там следует сделать оборку с иголками?
Как и почему эта роза засохла и находится на пюпитре моего письменного стола, этого я наверное не скажу.
Заметьте себе хорошо, мадам, что я не делаю никаких размышлений по поводу увядшей розы, навроде Пушкина, который изошел целым стихотворением насчет цветка засохшего, безымянного. Я совсем не сказал, хорошо или плохо поступила мадам де Хоткастль, предпочтя мне свои украшения, ни того, имею ли я право быть принятым иначе.
Я стараюсь не торопиться делать обобщающие выводы о реальности, силе и длительности дамских чувств по отношению к их приятелям.
Я удовольствуюсь тем, что бросаю эту главу (потому что она всего лишь одна из многих), брасаю, говорю я, в мир, бросаю до конца путешествия, не адресуясь ни к кому и не рекомендуя ее никому.
Я добавлю только один совет для вас, мсье: примите в душе как должное, что в один прекрасный момент бала ваша любовница, уже не ваша.
В момент, когда начинаются украшения, возлюбленный уже не более чем муж, и только бал снова делает его возлюбленным.
Все знают вдобавок, чего может добиться муж, чтобы принудить себя любить; поэтому относитесь к вашему несчастью с терпением и со смешком.
И не стройте себе иллюзий, мсье: если вас видят с удовольствием на балу, это не из-за ваших качеств возлюбленного, потому что вы – это муж; но это потому что вы составляете часть бала и, следовательно, необходимый знак ее нового успеха; вы одна десятая возлюбленного.
Или же, возможно, это потому что вы хорошо танцуете и потому что вы можете дать ей новый блеск, наконец, – что может быть наиболее лестно для вас в оказываемом вам внимании, – это то что она надеется, декларируя вас человеком с достоинствами, поднимать вас как предмет ревности для ее подруг; вот только вы-то здесь ни при чем.
Вот то что и должно быть; нужно стушеваться и ожидать того естественного и неприятного момента, что ваша роль мужа уже прошла. Я знаю более чем одного такого, кто желал бы быть покинутым по-хорошему.
Глава XXXVI
Я
Даже сорок два дня пролетят, а и целого пространства времени не хватит, чтобы закончить описание богатой страны, где я с приятностью путешествую.
Моя библиотека составлена из романов, поскольку их стоит читать, да – романов, к которым в наше время конца XVIII века все еще относятся как к второстепенной развлекательной литературе – и нескольких избранных поэтов.
Как будто бы у меня не было достаточно своих бед, чтобы я делил еще добровольно беды тысяч воображаемых персонажей, но я чувствую их так же живо, как и свои собственные: сколько слез пролил я ради этой несчастной Клариссы из одноименного романа Ричардсона и несостоявшегося любовника Шарлотты, урожденной Буфф.
Но если я ищу таким образом выдуманных печалей, я нахожу в отместку в этом воображаемом мире добродетель, доброту, бескорыстие, которых я не нахожу в полном объеме в том реальном мире, где мы с вами, дорогой читатель, вынуждены существовать.
Я нахожу там женщину, которую желаю видеть, без норова, без легкомыслия, без коварства. Я уже ничего не говорю о красоте; можно в этом довериться моему воображению: я наделяю ее такой, что отрицать красоту никак невозможно.
Наконец, закрывая книгу, которая не отвечает более моим идеям, я беру ее в руку, и мы вместе проезжаем страну в тысячу раз прекраснее Эдема.
Какой художник может представить завораживающий пейзаж где бы я поместил божество моего сердца? и какой поэт может когда описать живые и разнообразные чувства, которые я бы испытал в этих возвышенных регионах?
Сколько раз я не обвинял этого Кливленда, который всякий раз садится на корабль на встречу к новым несчастьям, которые он мог бы избежать! Я не могу вынести этой книги и упоения несчастьями; но если я ее открываю по рассеянности, я уж прочитываю ее до конца.
Как оставить этого бедного человека у абаков из романа Прево? что станет с ним у дикарей? Я осмеливаюсь еще менее подвергнуть его путешествию, которое ему нужно было бы совершить, чтобы освободиться из своего пленения.
В конце концов я так поглощен его муками, я интересуюсь так сильно им и его несчастной семьей, что неожиданное появление бешеного Руинтона буквально вздымает мои волосы: я покрываюсь холодным потом, читая этот пассаж, и мой ужас так жив, так реален, будто бы я сам должен быть поджарен собственной персоной и поужинан этой канальей.
Когда я достаточно наплакался и налюбился, я ищу какого-нибудь поэта, и вот я уже отправляюсь в другой новый мир.