Вояж
Шрифт:
– Откуда вы про него знаете? – Элизабет смотрела на Мэдди неуверенно, еще не до конца поняв смысл услышанного. Она была сообразительной девочкой, но происходящее стало для нее слишком сильным потрясением, впрочем, как и для Мэдди. Обеим сейчас было сложно мыслить трезво.
Мэдди долго смотрела на гостью. Только что осуществилось ее самое заветное тайное желание, хотя еще не было уверенности, что это не розыгрыш, не шантаж и не кошмар, а девушка не окажется самозванкой; последнее, впрочем, выглядело маловероятным. Мэдди собралась что-то сказать, но вместо слов у нее вырвалось рыдание. Девушка в соседнем кресле очутилась
– Я твоя мама…
Элизабет вскрикнула и закрыла ладонью рот. С полными слез глазами она уставилась на Мэдди, потом прильнула к ней. Они долго сидели так, сжимая друг друга в объятиях и обливаясь слезами.
– Боже, боже, я и не думала, что это окажетесь вы… Просто хотела попытать счастья… Господи!
Они раскачивались вместе, не разжимая объятий, и никак не могли наглядеться друг на друга. Элизабет улыбалась сквозь слезы, Мэдди от потрясения совсем перестала соображать. Она знала одно: произошло чудо, мать и дочь обрели друг друга. Что с этим делать, как быть дальше, она понятия не имела. Прошло столько лет – и жизнь предстояло начинать заново.
– Где твои приемные родители? – додумалась наконец спросить Мэдди. Раньше ей было дозволено знать только, что они – жители Теннесси, других детей не имеют, зато у них хорошая работа. И все. В те времена до более подробной информации было не докопаться, и, обладая таким минимумом сведений, найти кого-то нельзя было и мечтать. Именно поэтому информация и утаивалась. Хотя с годами законы, касавшиеся тайн старых усыновлений, изменились, Мэдди никогда не пыталась отыскать свою дочь. Она решила, что уже слишком поздно, лучше об этом не думать. И вот – дочь перед ней!
– Их я тоже не знала, – стала рассказывать Элизабет, вытирая слезы и не выпуская руку матери. – Они умерли, когда мне был только годик, погибли при крушении поезда. До пяти лет я росла в приюте в Ноксвилле.
Мэдди чуть в обморок не упала: она в то время жила там же, была замужем за Бобби Джо и могла бы забрать дочку к себе… Но у нее не было ни малейшей возможности выяснить, где она находится.
– После этого я побывала в разных приемных семьях. Некоторые были хорошие, другие ужасные. Я много колесила по штату, нигде не удерживалась дольше чем на полгода, потому что не хотела. Всюду чувствовала себя чужой. Одни родители плохо со мной обращались, и я с радостью перекочевывала к другим…
– Тебя больше не удочеряли? – Мэдди с облегчением увидела, что Элизабет отрицательно качает головой.
– Наверное, именно поэтому мне так хотелось найти… тебя. Раз-другой меня чуть не удочерили, но приемные родители оба раза решали, что это будет для них дороговато. У них же были собственные дети, и позволить себе еще одного они не могли. С некоторыми я поддерживаю связь, особенно с последними: у них пятеро детей, и они были ко мне очень добры. У них одни мальчишки, за старшего я даже чуть не выскочила замуж, но вовремя сообразила, что брак с братом – это не дело. Теперь я живу одна в Мемфисе, учусь в городском колледже и работаю официанткой. После окончания учебы хочу перебраться в Нашвилл и попробовать петь в ночном клубе. – У нее была такая же воля к жизни, как у ее матери.
– А ты поешь? – удивленно спросила Мэдди. Ей уже не терпелось узнать все о дочери. Сердце
– Я люблю петь. Кажется, у меня неплохой голос. Так меня, во всяком случае, убеждают.
– Раз так, ты не можешь быть моей дочерью! – воскликнула Мэдди со смехом, опять готовая расплакаться. Ее переполняли чувства. Они по-прежнему сидели в кабинете, держась за руки. Чудо продолжалось: им никто не мешал, утро выдалось на редкость спокойное. – Что еще тебе нравится?
– Лошади. Я неплохая наездница. А коров терпеть не могу. У одного моего приемного семейства была молочная ферма. Клянусь, никогда не выйду за фермера! – Обе прыснули. – Еще я люблю детишек. Я переписываюсь со всеми своими братьями и сестрами из приемных семей, кроме некоторых. Большинство были славными людьми. Люблю Вашингтон. – Она улыбнулась. – Нравится смотреть тебя по телевизору. Люблю одежду, мальчишек, пляж…
– А я люблю тебя! – вырвалось у Мэдди, хотя она почти не знала дочь. – И тогда любила, просто не могла бы о тебе позаботиться. Ведь мне было всего пятнадцать, и родители не позволили тебя оставить. Я проплакала много лет, часто задумывалась, где ты, хорошо ли тебе, добры ли с тобой люди. Убеждала себя, что тебя удочерила чудесная любящая семья. – Мэдди переживала, что все оказалось ровно наоборот и ее дочь росла, скитаясь по чужим углам.
– У тебя есть дети? – спросила Элизабет. Вопрос резонный. Мэдди печально покачала головой. Но теперь у нее был ребенок, ее дочь. Больше она ее не потеряет: это она уже твердо знала.
– Нет. Я больше не рожала. Теперь уже не смогу.
Элизабет не спрашивала почему – понимала, что пока не пришло время. Учитывая непростое прошлое дочери, Мэдди была впечатлена ее деликатностью, воспитанностью, правильностью речи.
– А читать ты любишь? – воодушевилась Мэдди.
– Обожаю! – Это она тоже унаследовала от матери вместе со стойкостью, отвагой и целеустремленностью. Решив найти мать, упорно двигалась к своей цели, посвятив ей жизнь.
– Сколько тебе сейчас лет? – спросила Элизабет, желая убедиться, что правильно угадала возраст матери. Она точно не знала, сколько лет было Мэдди, когда она отказалась от своего младенца, – пятнадцать или шестнадцать.
– Тридцать четыре. – Они были больше похожи на сестер, чем на мать и дочь. – Я замужем за владельцем этого телеканала. Его зовут Джек Хантер. – Мэдди не ожидала, что на эту нехитрую информацию последует реакция, которая заставит ее оцепенеть.
– Знаю. Я говорила с ним на прошлой неделе, в его офисе.
– Что?! Как тебе это удалось? – Мэдди не поверила своим ушам.
– Я осведомилась о тебе внизу, но сюда меня не пустили, а отправили прямо к нему. Я поговорила с его секретарем и написала тебе записку о том, что хочу спросить, не ты ли моя мать. Она отдала записку ему и позвала меня в его кабинет. – В этом невинном изложении все выглядело естественной последовательностью событий. Неестественно было только то, что Джек ни словом не обмолвился об этом Мэдди.
– И что потом? – спросила Мэдди. Сердце билось так же, как когда Элизабет объявила, что Мэдди – ее мать. – Что он тебе сказал?