Войку, сын Тудора
Шрифт:
Войку отлеживался час за часом, и боль стала постепенно ослабевать. Он с трудом поднялся на ноги; теперь в потолке стало видно квадратное черное пятно — тот самый люк, через который он свалился сюда. Витязь ощупал пояс; саблю с него, пока он лежал в беспамятстве, кто-то снял, кинжал — тоже, но короткий нож с широким лезвием, который он по белгородской привычке носил за голенищем, был на месте. Чербул медленно обошел свое узилище: семь шагов вдоль, шесть — поперек. Хотелось пить; в кувшине возле двери оказалась вода — холодная и чистая.
Войку вернулся
Очнувшись от новой, недолгой дремоты, Войку почувствовал, что в его каморе есть еще кто-то; никто вроде не входил, но он уже не был один. И точно, напротив, как живая стенопись, была видна неподвижная, невесть как появившаяся человеческая фигура. Присмотревшись, можно было различить длинные белые волосы и такую же бороду, тонкие руки, опиравшиеся о стену. Старик был так тощ, что казался ожившими мощами; но вот привидение шевельнулось, и Чербул убедился, что это живой человек.
— Я жив, юноша, жив, — будто прочитав его мысли, промолвил старец. — Перед тобою — магистр Армориус, — пояснил он, отклеиваясь от стены, будто вправду был нарисован. — Добро пожаловать в мой замок!
— Благодарю, почтеннейший, — учтиво отозвался Войку. — Но я уже видел одного господина, там, наверху, утверждавшего, что замок принадлежит ему. Наверно вы — совладельцы?
Старик махнул рукой.
— Безумец Дракула, — сказал он, — и впрямь воображает, будто здесь он господин. Но когда-нибудь уверится, как горько ошибается. Не будем о нем. Я знаю, юноша, почему ты здесь.
— Это, наверно, уже известно даже здешним крысам, — заметил Войку.
— Не презирай, о сын мой, крыс, — улыбнулся магистр. — В этом каменном гнезде они — самые благородные существа, если не считать нас с тобою, здешних узников.
— Ваша милость — тоже узник? — спросил Войку. — Тогда откуда вы знаете, что творят хозяева, живущие в верхних палатах?
— Это моя тайна, — сказал Армориус. — Но ты ее когда-нибудь узнаешь, ибо юноша ты честный. Я знаю это тоже, ибо читаю в сердцах.
Странный старец, скрестив ноги, присел рядом на солому.
— Спасибо, почтеннейший, — сказал Войку. — Скажите же мне, кто мой враг?
— Прежде всего — любовь, — ответил Армориус с загадочной улыбкой.
— И вы решили меня от нее вылечить? — невесело усмехнулся Чербул.
— Избави меня господь, — поднял руку Армориус. — В той земле, откуда ты родом, о друг мой, в Земле Молдавской люди держатся правила: не вразумляй влюбленного. И это мудро. Ибо, какими безумными ни кажутся тебе, никого не любящему, поступки влюбленного, он в тысячу раз мудрее тебя. Ибо он действует по недоступным твоему разуму
Армориус обвел взором сырые стены тюремной каморы, словно показывая, каким выглядит мир будней в глазах счастливца, познавшего праздник любви.
— Но кто мой враг, почтеннейший магистр? — упрямо повторил Войку.
— Чтобы вызнать это, тебе придется выслушать дивную притчу, сын мой, — молвил Армориус. — Жил в горах Карпатских между Мунтянской Землей и Семиградьем, молодой барон, владелец крепкого замка, жестокий и ярый охотник. Этот злой человек без устали опустошал окрестные земли и леса, преследуя все живое, наслаждаясь муками подстреленных им людей, косуль и птиц. У барона была заветная мечта — убить Белого Оленя, прекрасного покровителя леса, на которого не поднималась рука ни у одного охотника. На пьяном пиру барон дал как-то клятву: «Пусть меня черт заберет, если я этого оленя не убью!» Но время шло, а Белый Олень оставался неуловимым.
В свое время, — продолжал магистр, — молодой барон влюбился, посватался. В день свадьбы он вез уже из церкви молодую жену. И вот на дороге перед ним из лесу вышел царственный Белый Олень. Ему бы смягчить свое сердце в счастливый свой час, продолжить путь. Но злоба была сильнее радости в черном сердце барона. Увидев белого зверя, он тотчас же погнался за ним будто за заклятым врагом, бросив жену на попечение друзей, успев только крикнуть, что скоро вернется, и приказав начинать свадебный пир без него.
Время, однако, шло, барон не возвращался. Только вечером, овсем поздно, он прискакал в замок — мрачный, гордый, какой-то другой. Что-то новое появилось в жестоком бароне, какое-то дьявольское величие. Вроде даже выше стал ростом, только чуть-чуть хромал. «Ушибся» — сказал он, садясь на свое место подле жены, и не проронил больше ни слова. Когда его спросили об олене, он только глянул злобно, да так, что никто более не посмел любопытствовать.
Ночевать гости остались в замке. Все уже давно спали, когда из опочивальни молодых послышался страшный крик. Ворвавшись в комнату, друзья и гости нашли молодую в глубоком обмороке. Жениха не было, — только легкий запах серы примешивался к аромату благовоний. И все сразу поняли, кто здесь побывал.
— В полагающееся время, — закончил свой рассказ Армориус, — молодая баронесса родила сына. И с тех пор уже двести лет в этой части света существует род, в могуществе и делах которого людям видится дьявольская печать. Одна из ветвей этого рода построила здесь замок и до сих пор обитает в нем. Ходят слухи, что все они — воплощение диавола, забравшего душу и вселившегося в тело жестокого барона-охотника, так и не догнавшего Белого Оленя в день своей свадьбы. Изгнанный мунтянский господарь Влад живет здесь с тех пор, как его выпустил из темницы король Матьяш. Лайоша ты видел уже наверху, о Цепеше слышал.