Войку, сын Тудора
Шрифт:
Князь заговорил о большой охоте, которую он хочет устроить в честь Роксаны, о том, что она давно не дышала воздухом полей и лесов. Пленница уже не слышала его — только крики невольницы, терзаемой палачом…
— Все шло отлично, — в отчаянии сказал он Лайошу, вернувшись в их общие покои, — и в единый миг все мои старания пошли прахом! Она снова смотрит сквозь меня, будто перед нею — пустое место! Кто устроил бичевание рабы?
— Чьомортани, кузен, — ответил барон. — Как приказал ей ты!
— Дать плетей старой жабе тоже! Двадцать, нет двадцать пять! Так не может более
Цепеш бросился в свою горницу, заперся в ней, упал в кресло. И долго сидел, снедаемый болью, яростно кусая кулаки.
Роксана спала плохо. Снилось страшное; пленница проснулась в холодном поту, часы в соседнем зале пробили десять раз. И, словно по их сигналу, дверь открылась от резкого толчка. Князь Цепеш, вбежав в опочивальню, упал перед ее ложем на колени, вслепую стал искать ее руку.
Роксана в ужасе села на постели, забилась в угол, съежилась в комок. Нашарила под подушкой нож, который прятала на всякий случай. В слабом свете лампады князя трудно было узнать. С всклокоченной шевелюрой и блуждающими глазами, постаревший вдруг лет на двадцать, Цепеш был похож на безумца.
— Помоги, моя государыня, — бредово бормотал Влад Дракула, — меня преследует рок — злейший из моих врагов. Он терзает меня мертвыми, теми, кого сам же убивал моими руками. Вот они там, — князь, вращая бельмами, шарил взглядом по углам темной опочивальни, его пальцы судорожно мяли одеяло, в которое вцепились. — Не я убивал их, это все он, безжалостный рок! Спаси меня, только ты одна это можешь! Говорят, я пью человеческую кровь, неправда! Это они — мертвые — приходят ко мне в лунном свете, отворяют жилы, сосут из самого сердца. Ты одна мое прибежище, помоги же мне! У меня нет святыни — будь же моим алтарем!
Роксана окаменела. Ужас, жалость, отвращение, милосердие набожной христианки, сознание справедливости возмездия — все смешалось в ней в эти мгновения.
— Мы уедем, — слышала она, как в тумане, бессвязные речи князя. — Уедем к морю, в теплые края, — как птицы, бегущие от зимы. У меня хватит золота, я куплю там замки, создам новое герцогство. И ты станешь в нем царицей. Только не гони меня, только дай мне приют!
Холодные руки князя, скользнув под одеяло, коснулись колен Роксаны. Она замахнулась ножом.
И увидела, будто новый призрак, Войку Чербула, входившего в спальню.
68
В то утро, когда Войку проснулся, из углубления в стене, от которого, как объяснил магистр, шел тайный продух к его подземной лаборатории, до него донесся невнятный шум. Это был голос старца, однако Войку не мог разобрать ни слова, все сливалось в глухое бормотание, похожее на стон. Охваченный тревогой, Чербул нажал потайной рычаг, скользнул в открывшийся узкий проход. И торопливо двинулся в полной темноте на слышимый и здесь прерывистый зов.
Старец действительно звал узника к себе, и не напрасно.
Войдя в лабораторию Армориуса, Войку сразу понял, что случилось несчастье. Огромная плита в середине подвала была разворочена,
— Не ступи в эти жидкости, — сказал он глухим от страдания голосом.
Войку опустился на колени возле убогого ложа. Бледность магистра стала мертвенной, глаза глубоко запали.
— Взорвался большой куб, — пояснил он. — Жить мне осталось недолго. Слушай и не перебивай, — добавил он, когда Войку пытался возразить.
— Я был уже совсем у цели, — вымолвил он с трудом, — еще полчаса — и философский камень оказался бы в моих руках. Проклятый куб помешал. Величайшее научное свершение во всей истории человеческого рода не состоялось из-за жалкой медной банки, — усмехнулся Армориус. — Возможно, это счастье, что так случилось, но этой ночи мне уже не пережить.
Старец умолк, собираясь с силами.
— Покаюсь, сын мой, в своей вине, — снова заговорил он, сжимая руку витязя холодеющими пальцами, — я мог бы и раньше выпустить тебя из этой западни, дать уйти на волю вместе с той, которую ты любишь. Ведь не было старческой похвальбой, что истинный хозяин тут Армориус, безвестный магистр. Из тайных ходов, ведущих сквозь стены и башни, под казематами, застенками и подвалами в ближайшие горы и к дороге, барону Лайошу навряд ли известна половина, из продухов в толще камня — потайных ушей Дракулова гнезда — он не знает ни одного.
Магистр перевел дух.
— Я единственный мог ходить здесь когда и куда хочу, слышать все, что творится, и могу отправить всех их прямо в ад, когда для того пробьет час, — сказал далее Армориус. — Я не выпускал до сих пор тебя с женой лишь потому, что хотел сделать своим помощником, хранителем моего искусства с того дня, когда возьму этот замок в свои руки и по праву стану в нем властителем. Этот день, думал я, уже близок, и потому задерживал тебя. Уж ты, сын мой, меня за то прости.
— Я не оставлю вас, — ответил Войку. — Вы научите меня, как вас вылечить. И мы покинем это чертово логово вместе.
Армориус покачал головой.
— Из этого ничего не получится, сынок, — молвил он, морщась от боли. — Я обожжен от шеи до пят, я сгорел в кислотах; никакой науке с этим уже не справиться. Скоро меня не станет, а что будет с тобой без меня? Уходите отсюда оба, немедля: воевода, потеряв надежду добиться своего уговорами и мольбами, задумал подлое дело; уходите оба, а возмездие — за мной.
Старец велел Чербулу вынуть из книги, лежавшей под изголовьем, пергаментный листок.
— Это — тайный рисунок замка, неведомых хозяевам переходов, — пояснил магистр. — По этому вы переберетесь из замка наружу, за ров. А здесь уже большая дорога. Вот тебе, сын мой, кошель, — продолжал Армориус. — Хотел завещать тебе весь мир, оставляю же только это, — слабо улыбнулся он. — В нем, правда, тоже немало — жемчуга и алмазы. Не отказывайся, сынок, зачем этому пропадать со мной!