Война 1812 года в рублях, предательствах, скандалах
Шрифт:
Глава девятая
Военный совет в Филях
В сражении при Бородино русские понесли «столь ужасные уроны, что никак не могли возобновить вторичного боя».
В самом деле, боевой задор прошел, уступив место трезвому расчету, и Кутузову стало ясно, что атаковать поутру «некем и нечем».
Тем не менее Михаил Илларионович получил за этот «подвиг» фельдмаршальский жезл и 100 тысяч рублей. При этом всем нижним чинам, участвовавшим в сражении, даровано было по пять рублей на человека.
Князь Михайло Ларионович!
Знаменитый ваш подвиг в отражении главных сил неприятельских, дерзнувших приблизиться к древней нашей столице, обратил на сии новые заслуги ваши мое и всего Отечества внимание.
Совершите начатое столь благоуспешно вами дело, пользуясь приобретенным преимуществом и не давая неприятелю оправляться. Рука господня да будет над вами и над храбрым нашим воинством, от которого Россия ожидает славы своей, а вся Европа своего спокойствия.
В вознаграждение достоинств и трудов ваших возлагаем мы на вас сан генерал-фельдмаршала, жалуем вам единовременно сто тысяч рублей и повелеваем супруге вашей, княгине, быть двора нашего статс-дамою.
Всем бывшим в сем сражении нижним чинам жалуем по пяти рублей на человека.
Мы ожидаем от вас особенного донесения о сподвизавшихся с вами главных начальниках, а вслед за оным и обо всех прочих чинах, дабы по представлению вашему сделать им достойную награду.
Пребываем вам благосклонны,
Как такое могло произойти? По мнению историка А. Ю. Бондаренко, Кутузову, «поспешившему доложить о победе при Бородине», просто «очень повезло».
После этого Кутузов приказал собрать Военный совет, который вошел в историю под названием Военного совета в Филях.
За несколько часов до начала Совета в подмосковную деревню Фили приехал московский генерал-губернатор граф Ростопчин. Они уединились с Барклаем де Толли в избе, которую тот занимал недалеко от Поклонной горы. Но на сам Совет Ростопчина не позвали, и он был страшно возмущен этим фактом.
О чем говорили эти два человека, никто не знает. Об этом можно только догадываться.
Военный совет М. И. Кутузов собрал 1 (13) сентября 1812 года, и пригласил он к себе в занимаемую им избу, принадлежащую крестьянину Фролову, генералов Барклая де Толли, Беннигсена, Дохтурова, Ермолова, Остермана-Толстого, Раевского, Коновницына и Уварова, а также полковника Толя [40] .
Из «полных» генералов не было М. А. Милорадовича: он не мог отлучиться из арьергарда.
40
Некоторые историки называют среди участников Военного совета еще и полковника П. С. Кайсарова, некоторые — генерал-интенданта В. С. Ланского, некоторые — М. И. Платова.
«Да, не позавидуешь Кутузову в ту печальную сентябрьскую ночь, когда в чистой крестьянской избе Фроловых собрался Военный совет. Голенищев-Кутузов чувствовал себя скверно: он не сдержал ни одного обещания, данного царю, он был раздавлен, посрамлен перед Барклаем де Толли, чувствовал
В данной ситуации Кутузову важно было спросить каждого: «что делать»?
41
Голденков М. А. Наполеон и Кутузов: неизвестная война 1812 года. Минск, 2010. С.171.
Подобная постановка вопроса может показаться странной, ведь сам Кутузов изо дня в день заверял своих генералов и московского губернатора графа Ростопчина в том, что он даст новое сражение для спасения Москвы.
А вот по версии генерала Ермолова, Кутузов на этом Совете просто хотел обеспечить себе гарантию того, «что не ему присвоена будет мысль об отступлении», что его желанием было «сколько возможно отклонить от себя упреки».
Заседание начал Л. Л. Беннигсен, самый старший из генералов, задав вопрос:
— Господа, мы должны решить, сражаться ли под стенами Москвы или сдать город без боя?
Кутузов недовольно прервал его:
— Обсуждать нужно иной вопрос: рисковать ли потерей армии и Москвы, принимая сражение на невыгодной позиции, или сдать Москву без боя, но сохранив армию?
Беннигсен лишь пожал плечами — его постановка вопроса мало отличалась от кутузовской, разве что формой и иным набором слов. Беннигсен настаивал на сражении и полагал, что именно этого хочет Кутузов, ведь главнокомандующий убеждал в этом всех с первых же дней на посту главы армии.
Потом слово в прениях взял Барклай де Толли, заявив, что позиция под Москвой (кстати, выбранная Беннигсеном) неудобна для обороны.
Историк А. Ю. Бондаренко:
«По диспозиции, предложенной генералом от кавалерии Беннигсеном, исполнявшим обязанности начальника главного штаба объединенных армий, войска заняли растянувшуюся на четыре версты позицию между изгибом Москвы реки и Воробьевыми горами. Она была не намного меньше, нежели при Бородине, но армия теперь была другая, обескровленная, а за спиной, вместо ровного поля, были овраги, большая река и огромный город, что исключало возможность маневра, перегруппировки сил. В сражении на такой позиции можно было либо победить, либо погибнуть. Последнее представлялось гораздо более вероятным».
Михаил Богданович сказал:
— Позиция весьма невыгодна, дождаться в ней неприятеля весьма опасно; превозмочь его, располагающего превосходными силами, более нежели сомнительно. Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны жестокой, разорительной; но, сберегши армию, еще не уничтожаются надежды Отечества — и война, единое средство к спасению, может продолжаться с удобством.
После этого Барклай предложил идти по дороге к Владимиру, который, по его мнению, был важнейшим пунктом, способным служить связью между северными и южными областями России.
Генерал А. И. Михайловский-Данилевский пишет:
«Барклай де Толли объявил, что для спасения Отечества главным предметом было сохранение армии. „В занятой нами позиции, — сказал он, — нас наверное разобьют, и все, что не достанется неприятелю на месте сражения, будет потеряно при отступлении через Москву. Горестно оставлять столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвой приготовит гибель Наполеону“.»
Генерал Беннигсен оспорил мнение Барклая, «утверждая, что позиция довольно тверда и что армия должна дать новое сражение».