Война-56. Книга 1. Зов Лавкрафта
Шрифт:
– Проводите сеньора и сеньору в номер 216, – вполголоса сказал метрдотель. Консьерж кивнул.
Мужчина был высок, черноволос и насмешлив. Женщина с каштановыми волосами, возможно, недавно покрашенными. Темные очки. Метрдотель проводил женщину взглядом (смутно знакомая, очень красивая, ей больше бы подошло быть блондинкой), потом вернулся за стойку и набрал номер.
– Они здесь, – сказал он и положил трубку.
Грейс прошла в номер, пока Коннери давал мальчику на чай. Скупой шотландец, но
В ванной зашумела вода. Коннери кивнул сам себе и двинулся к бару. В деревянном шкафу был спрятан холодильник, там обнаружились водка, красное сухое вино и сыр.
А в ведерке на столе было шампанское. Он достал бутылку и хмыкнул. Дешевка. Впрочем…
– Кажется, мы здесь надолго, – сказал он и начал развинчивать проволоку. – Считайте это приключением, – сказал Коннери через полчаса, допивая последний бокал. На столе стояла пустая бутылка шампанского. Грейс смотрела на него, словно не понимая. На ней был махровый розовый халат, на голове – полотенце. – Я думал, вам надоела скучная размеренная жизнь?
– Напротив, я уже начинаю по ней скучать. Дайте сигарету.
Коннери поднял брови, но подчинился.
Она вынула из его серебряного портсигара тонкую сигарету с фильтром. Morland Balkan, его любимые. Коннери щелкнул зажигалкой. Грейс прикурила, завороженно глядя на голубоватый огонек.
Она выпустила дым из сложенных кольцом губ. Это было… красиво.
Грейс тут же закашлялась.
– Я никогда не курила, – пояснила она. – Теперь понимаю почему.
– Как вы?
Она посмотрела на Коннери:
– А как я должна быть?
Он пожал плечами и решил сменить тему:
– Это правда, что вы отказались от роли, которую вам предложил Хичкок?
– Вы любите фильмы Хича? – ответила Грейс вопросом на вопрос.
Он усмехнулся:
– А вы?
– Совсем нет. Но мне нравилось у него сниматься. Еще бы. Я знаю, у него были фантазии, связанные со мной. Я нравилась ему как-то по-особенному, не так, как другим мужчинам. – Грейс посмотрела на него: – Не так, как вам, Шон.
Он не сразу нашелся, что сказать.
– Это… неудивительно.
– Да. Вы пещерный человек, Шон, и привыкли получать женщину, которую хотите. Вы бьете ее по голове дубиной и тащите в свою пещеру. То, что дубину мужчинам теперь заменяет смокинг, пошитый на Сэвил-роу, ничего не меняет.
Коннери помолчал. В ее словах был резон.
– А Хичкок?
Грейс выпустила дым.
– Он мог получить меня, если вы об этом. Если бы только захотел. Но он не хотел разрушать… и хотел большего. Хич любил меня через свою камеру. Возможно, он единственный и любил. В перерывах между дублями он лично поил меня чаем. Смешно, правда?
Она смотрела на него спокойно.
– Как думаете, режиссер может стать хорошим мужем?
– Нет.
– А шпион?
– Нет. – Она помолчала. – Но, с другой стороны, любой мужчина вряд ли может стать хорошим мужем… Вы предлагаете мне руку и сердце, Шон?
Он помедлил. Как прыжок с парашютом: обратного пути не будет.
– Да.
Впрочем, всегда можно не дергать за кольцо.
Молчание затянулось. Он посмотрел в ее голубые глаза и понял, что ничего не может в них прочитать. Совсем ничего. Снежная королева. Вулкан под снегом.
– Я замужем, – произнесла она наконец.
– Уже нет, – сказал он и спохватился.
Джентльмен – это человек, который всегда выглядит таким вежливым, каким бывает лишь изредка.
– Чтоб меня! Ваш муж… – начал он. Грейс перебила:
– Я чувствую… печаль. И облегчение.
– И все же… что ты ответишь на мой вопрос?
Она положила сигарету и раздавила ее.
– Трахни меня.
– Ты не ответила.
– Трахни меня как можно сильнее.
Губы ее были ледяные.
Когда все закончилось, она лежала на кровати обнаженная, подперев голову рукой, и рассматривала его татуировки. Коннери сделал их во время службы на флоте. Тогда он был молодым лопоухим матросом, которого подкосила язва желудка. Кто же знал, что через несколько лет он вернется туда с повышением. Коммандер Коннери, да.
«Шотландия навсегда» и «Мама и папа».
В общем, кое-что из его характера эти надписи отражают.
– Вы помните, Шон, что обещали мне одно желание? – сказала Грейс.
– Конечно, – ответил он почти без заминки.
Она перевернулась на спину и закрыла глаза. Синий свет погас.
– Оставьте меня в покое, пожалуйста. И больше никогда не появляйтесь в моей жизни.
Коннери молча встал и начал одеваться. Закончив, положил «вальтер» в наплечную кобуру и надел пиджак. Грейс лежала, глядя в потолок.
– Я пришлю за своими вещами, – сказал он и вышел. Так себе прощальная фраза.
На площади де Треви плескалась жизнь, как форель в садке в рыбном ресторанчике. Фонтан был окружен приезжими, бросавшими монеты, чтобы вернуться в Вечный город еще раз.
Вопрос: зачем?
Он внезапно вспомнил, как сидел здесь за столиком в пятьдесят четвертом, а киношники снимали фильм с той симпатичной девушкой, Одри Хепберн, которая играла принцессу. Как же он называется? «Римские каникулы». Точно. Одри Хепберн и Грегори Пек. Хороший актер. Он много раз видел плакаты, но так и не удосужился посмотреть фильм. Может, и стоило. Может быть.