Война амазонок
Шрифт:
– Выгода всякого верноподданного, служащего королю и Франции.
– Старая песня! Не уверить вам в вашем бескорыстии такого закаленного политика, каков ваш покорнейший слуга.
– Поневоле женщинам приходится браться за политику, когда погибают их мужчины.
– Ого! Да вы, герцогиня, сделались глубокомысленным дипломатом, и мне остается пожалеть, что у вас с моей женой есть спорные пункты, а то вам не худо было бы соединиться. Дела пошли бы успешнее.
– Я и сама так думаю. Как только коадъютор станет первым
– Коадъютору не бывать министром. Принц Кондэ не сделает такой ошибки.
– Разумеется, принцу Кондэ не сделать того, что уже сделано.
– Но коадъютор еще не министр…
– Будет.
– Уж за это я поручусь, что не будет.
– Послушайте, герцог, мне остается только дивиться, неужели и принц Кондэ допускает, чтобы и его, как всех вас…
– Что же такое делают со всеми нами?
– За нос водят.
– Объяснитесь, герцогиня, объяснитесь!
– Нет, покорно благодарю! Я и без того далеко зашла.
– Что всех нас, мужчин, больше или меньше, за нос водят, на это я, пожалуй, соглашусь, но чтобы моя жена не замечала, что нас надувают, уж это извините!
– Вашу жену страсть ослепляет, что же тут удивительного, если она не видит обстоятельства с настоящей точки зрения?
– Еще раз заклинаю вас, герцогиня, если мы находимся на краю пропасти, протяните нам руку.
– Я не сомневаюсь, что принц Конти не участвует в заговоре. Он такой рыцарь в душе! Он так молод, страстен, честен. Нет! Он ни за что на свете не согласится на такую роль.
– На какую же?
– Неужели же истина не проникла сквозь стены вашей темницы в Гавре!
– Признаюсь, очень много важных событий произошло в Париже, которые, по странной небрежности наших агентов, не были доведены до нашего сведения.
– Так слушайте же: я уверена, что коадъютор будет первым министром, как только Шарлотта де Шеврез сделается принцессой Конти.
– О! Небо, что это значит? О боги?…
– Рассудите хорошенько, герцог, и увидите, что для меня прежде всего существуют интересы короля и Франции, потому что для их пользы я не пожалела погубить молодую прелестную особу, которую случай сделал моей внучкой. Я погубила ее во мнении вашем и принца Кондэ, от которого, конечно, вы ничего не скроете.
Герцог де Лонгвилль стоял ошеломленный, а госпожа Монбазон ушла от него, величественная и торжествующая, что ей удалось нанести второй удар семейству Кондэ, к которому она поклялась питать беспощадную ненависть.
У самых дверей она была задержана блистательной толпой царедворцев, теснившихся у входа, чтобы полюбоваться Шарлоттой Шеврез, танцевавшей с принцем Конти. В эту минуту столкнулась с герцогиней Монбазон дама в маске, видимо встревоженная и отыскивавшая кого-то. Ее костюм поразил герцогиню.
Это то черное домино, с которым разговаривал волшебник, которое было узнано маркизом Жарзэ. Светло-русый локон
«Герцогиня Лонгвилль!» – подумала она, глубоко вздохнув от радости, что случай подставил неприятельницу под ее удары.
Дрожащей от волнения рукой она схватила за руку свою соседку. Та посмотрела на нее с гордым негодованием, будто оскорбленная такой вольностью. Но герцогиня Монбазон выдержала молнию гневного взгляда с самоуверенностью женщины, решившейся на любой скандал.
– Надеюсь, – сказала она, стиснув зубы, – надеюсь, что вы кончите эту комедию, которая никогда не обманет, хотя, может быть, я одна открыла настоящую тайну. Сегодня он вас любит, как вчера любил меня… Надо положить конец этому соперничеству, оно и без того чересчур долго длится.
– Соперничество с вами! – воскликнула незнакомка.
– Да… я говорю о Франсуа, – сказала герцогиня пронзительно.
Незнакомка вздрогнула, но в тот же миг оправилась.
– Довольно! Замолчите! Я хочу думать, что вы не знаете, с кем говорите.
– Так хорошо знаю, что готова теперь же бросить вам перчатку в лицо и поклясться в ненависти, не бессильной ненависти, а такой, которая не замедлит произвести действие, о котором заговорят все.
– А я заставлю наказать такую дерзость!
– Я вам равная и даже выше вас, потому что ваша тайна в моих руках.
Незнакомка сняла маску. Герцогиня отступила в изумлении и ужасе. Оскорбление было нанесено принцессе Монпансье.
– Это вы, ваше высочество! – воскликнула она.
– Как видите. Теперь вы поняли свою ошибку, – сказала принцесса со спокойным достоинством, хотя сердце у нее сильно билось и она употребляла все усилия, чтобы овладеть собой.
– О! Простите меня… – сказала униженная герцогиня Монбазон.
Принцесса прошла мимо новой неприятельницы, бросив на нее взгляд презрения, которого та и не заметила, будучи поглощена бездной ужаса и неожиданности.
А за это время герцог де Лонгвилль отыскал уже принца Кондэ и тихо разговаривал с ним. Если бы наблюдатель следил в эту минуту за принцем Кондэ, его поразило бы выражение, грозное, неумолимое выражение на его лице.
– Это гнусный заговор! – воскликнул он вне себя.
– Тише! – поспешил сказать герцог, удерживая его.
– Вы правы… Теперь мне стало понятно многое… Ну, Гонди, теперь берегись!
Принц Кондэ скоро оправился и показывал невозмутимое хладнокровие. Он чувствовал, что речь идет об интересах, не имевших цены, и что ему придется действовать совсем на другом поле битвы, чем то, где он двигал артиллерию и вел батальоны.
Спокойно останавливал принц вельмож, к которым имел доверие, и всем задавал одни и те же, до такой степени бесцеремонные вопросы, что нельзя было отвечать уклончиво. Принц дождался окончания бала; грозно нахмуренные брови обличали бурю, бушевавшую в его душе.