Война амазонок
Шрифт:
– Она честная и благородная женщина, я это знаю, и вы скорее умрете, чем покажете ей свое увлечение. Но если вы не осмеливаетесь говорить с ней о вашей любви, так о чем же вы разговариваете?
– Обо всем, то есть ни о чем.
– А я знаю, что она в ваших беседах находит большое удовольствие.
– Вы это знаете? – спросил юноша в упоении.
– Она сама мне сказала. Но не торопитесь радоваться, она говорила мне также и о том, что искренне любит своего мужа.
Гонтран не сдвинулся с места, все стоял
– Встаньте и постарайтесь припомнить, не проговорились ли вы во время задушевных бесед с этой прелестной и благородной особой.
– Нет, я в этом убежден и готов поклясться честью дворянина, памятью моей матери, Богом, который видит и судит нас.
– Так чем же это объяснить?… Слушайте же, Жан д’Эр, я ничего не скрою от вас. Мой отец узнал, что я люблю герцога Бофора, и угадал, что я хочу быть его женой. Каким образом он мог это узнать? Кто мог ему сказать?
Гонтран не отвечал и пристально смотрел вниз, стараясь проникнуть в эту темную загадку. Принцесса Монпансье крепко сжала его руку, чтобы заставить очнуться.
– Уверены ли вы, что де Бар точно убит?
– Де Бар? – проговорил он с удивлением, будучи не в состоянии согласовать воспоминание об этом человеке с новым открытием тайны принцессы.
– Он тоже мог кое-что рассказать.
– Как?…
– Отыщите маркиза де Жарзэ. Он примкнул к числу наших друзей с тех пор, как узнал о гнусных поступках де Бара в его замке. Узнайте от него, что сделалось с де Баром. Похоронили ли его или он находится в Бриле при кардинале? Ступайте скорее.
Гонтрану не надо было повторять. Он исчез, давая себе клятву покончить с де Баром, если только с ним уже не покончили.
Принцесса вернулась к отцу. Уверясь в преданности своего шталмейстера, она спешила рассеять дурное впечатление, которое ее недоброжелатели произвели на отца, но при входе в его кабинет она вдруг остановилась, ошеломленная неожиданностью: напротив Гастона сидели еще две особы, замолчавшие при ее появлении.
Она увидела коадъютора и королеву-мать!
Самое неприятное ощущение, почти отвращение внушил ей вид кардинала Гонди, маленького, коренастого, близорукого, черномазого человека. Тут невольно припомнились ей слова Бофора: «Паук начал ткать новую паутину!»
– Войдите, войдите, моя крошка, – сказала королева с пленительной улыбкой.
Гонди, хотя и близорукий, не терял из вида выражение лица молодой принцессы. Верный привычкам вежливого внимания, он с живостью бросился к двери, подхватил Луизу под руку и привлек ее к столу, за которым заседало маленькое собрание.
«Чего они от меня хотят?» – спрашивали ее глаза, зорко переходя от одного к другому.
– Дочь моя, – сказала королева, – ваш отец ручается за покорность своей дочери. Господин коадъютор уверяет меня в том же, и потому мы рассчитываем на ваше содействие для выполнения задуманного
– Ваше величество, – начала было принцесса, сообразив, что Гонди заменил Мазарини.
– Ваш отец, – прервала королева, – вероятно, передал вам волю короля и мое решение.
– Точно так, ваше величество.
– И вы убедились в необходимости вступить в борьбу с принцем Кондэ, который окончательно поднял знамя бунта в Бордо, вопреки всем законам чести.
– Принц Кондэ – враг кардинала Мазарини.
– Принц Кондэ хочет сам сделаться королем Франции и рассчитывает на поддержку герцога Орлеанского, чтобы низложить с престола Людовика Четырнадцатого. Отразить этот удар можно…
Высокомерная испанка не могла продолжать; мысль, что она зависит от Гастона, которого не уважала, и от дочери его, которую не очень любила, возмущала ее.
– …Можно женитьбой короля на вас, – докончила она, оправившись.
– Действительно так, – сказал Гонди, – вот и контракт готов. Посмотрите, он уже подписан ее величеством и его высочеством, вашим отцом. Я заранее приложил и мою подпись, уверенный, что мне достанется счастье благословить ваш брак в церкви Богоматери.
– Подпиши, дочь моя, – сказал Гастон, не поднимая на нее глаз.
Молодая принцесса взяла бумагу, спокойно прочитала ее с начала до конца и, прочитав, положила на стол.
– Пускай король прежде подпишет, – сказала она решительно.
– Что такое?… – воскликнули в один голос присутствующие.
– Луиза! – произнес Гастон умоляющим голосом.
– Не сомневается ли она в нашем королевском слове? – спросила Анна Австрийская со свойственным ей высокомерием.
– Король как совершеннолетний может сам знать, чего он хочет. Я подпишусь только после него.
– Да она с ума сошла! – повторял Гастон, с ужасом глядя на дочь. Он представлял себе все гонения, которые обрушат на него разгневанная королева и ее соединившиеся теперь союзники, оба кардинала.
– С ума сошла! – сказал коадъютор, покачивая головой с видом сострадания к бедной Луизе.
– Ну, подпишите же, – сказала королева, протягивая ей перо.
– После короля подпишу, – отвечала Луиза невозмутимо.
Анна Австрийская схватила ее за руку и потащила к столу с такой яростью, что Гастон побледнел от испуга.
– Подписывай, безумная, или я отправлю тебя в Бастилию! – сказала королева.
– Осторожнее, ваше величество, мне больно, – тихо сказала принцесса, высвобождая свою руку, на которой остались следы пожатия деспотичной испанки.
– Да, она точно с ума сошла! Ее надо на цепь посадить! – кричала Анна, поспешно выходя из комнаты. – Тут ничего не сделаешь. Несчастная! Она совсем лишилась рассудка!
Гастон поспешил за королевой, уверяя ее в своей преданности, чем думал смягчить гнев против непокорной дочери.