Война Чарли Уилсона

Крайл Джордж

— Боюсь, что нет, — ответил он.

— А я знакома, — сказала эта пожилая матрона. — Но вы ничего не потеряли: она такая жадная п…да!

По словам Уилсона, он едва удержался, чтобы не брызнуть супом на скатерть. Оправившись, он произнес самым учтивым тоном:

— Полагаю, баронесса, нам с вами предстоит чудесный вечер. Джоанна была непохожа на любую другую женщину из знакомых Уилсона. Придерживаясь старомодных правил ухаживания, она оставалась со своими парижскими друзьями, а не в отеле Le Meridien, где Чарли жил в роскоши, финансируемой из бюджета США. Но они гуляли и оставались на ногах далеко за полночь, после чего он отпускал Джоанну домой на авеню Фош и завязывал игривые беседы с парижскими «ночными бабочками».

Париж

был великолепной интерлюдией между ужасами Вашингтона. Днем Уилсона холили и лелеяли оборонные подрядчики, по вечерам его развлекали аристократы, но он начинал терять голову от женщины, которой удалось превратить его в своего рыцаря и защитника дела моджахедов.

После четвертого ужина у «Максима» и танца на дискотеке Уилсон сказал Джоанне, что любит ее. Они до самого утра разговаривали о совместной жизни и строили планы. «Он спрашивал меня, смогу ли я привыкнуть к его образу жизни, — вспоминает Джоанна. — Это был очень хороший вопрос, потому что меня мучили сомнения. Кажется, я не ответила, но потом решила, что люблю его».

В Вашингтоне Уилсон обнаружил, что значит сделать предложение Джоанне. Она сразу же обратила свою огромную энергию на будущую жизнь с Чарли. Прежде всего ее мать «проверила» семью конгрессмена. Она сообщила Джоанне, что родители Уилсона были «славные люди, но со скромными средствами».

Спустя годы, когда Джоанна пыталась объяснить, почему она согласилась выйти замуж за Уилсона в разгар кокаинового скандала, она сказала: «Я вообще не думала об этом деле с наркотиками». Там, где другие видели безнадежного грешника, Джоанна видела небезупречную, но героическую фигуру, сражающуюся с коммунистической заразой и совершающую богоугодное дело. Она говорит, что как будто возродилась рядом с Чарли и что «это произошло от сознания, что я наконец-то смогу сделать что-то стоящее в своей жизни. Как можно было лучше послужить своей стране и Богу?»

Тем временем Джоанна стала наносить визиты в офис Уилсона. Агнес Банди, занимавшаяся делопроизводством конгрессмена, связанным с его работой в Комиссии по ассигнованиям, вспоминает, как Джоанна «стремительно входила в приемную, словно Скарлетг О'Хара в своем канареечно-желтом платье и черной накидке, и сразу же начинала строить нас по линейке. Мы дивились, кто она такая».

Джоанна была «девушкой Чарли». Теперь конгрессмен держал на столе ее фотографию и беседовал с ней шесть-семь раз в день. Они начали подыскивать апартаменты, и Джоанна вызвала в Вашингтон Чарльза Фосетта. Она мечтала создать салон, который изменит ход истории. Фосетту предстояло стать лоббистом для афганцев и других народов, порабощенных коммунистами. В ее воображении салон был местом встречи величайших умов той эпохи. Она видела в этом заведении революционный центр, откуда евангелие консерватизма распространится по всей стране, а потом и по всему миру.

Но прежде чем спасать мир, нужно было спасти афганцев. С точки зрения Чарли это означало, что нужно завоевать расположение Дока Лонга. С этой целью Уилсон пригласил Джоанну принять участие в предстоящей зарубежной поездке председателя, однако не в качестве официальной спутницы конгрессмена, а в ее курьезной дипломатической роли при правительстве Пакистана.

Официально Джоанна была лишь почетным консулом Зии уль-Хака в Хьюстоне, но она обладала таким поразительным влиянием на мусульманского диктатора, что в припадке великодушия, ужаснувшем министерство иностранных дел Пакистана, он назначил эту американскую блондинку своим послом доброй воли во всем мире, а впоследствии отправил к ней настоящего пуштуна в тюрбане, который стал ее ливрейным лакеем в Вашингтоне.

Казалось, что для измученного конгрессмена все наконец-то встает на свои места. Он избежал наказания, завоевал сердце «Королевы Техаса» и теперь мог посвятить три недели делу джихада.

Чарли позвонил Джоанне в Хьюстон из своего офиса на Капитолийском холме. Они обменялись заверениями в вечной

любви и договорились встретиться на следующий день в Париже, где начнется миссия по обращению Дока Лонга в истинную веру.

ГЛАВА 13.

СОБЛАЗНЕНИЕ ДОКА ЛОНГА

Когда Уилсон приобрел подержанный «Линкольн-Континентал» у отца Лиз Викершэм в Оранже, он пошутил, что капот автомобиля такой же огромный, как палуба авианосца. Он назвал машину «Нимиц» в честь техасского адмирала Честера У. Нимица, который с боями провел свой флот через Тихий океан, чтобы разгромить Японскую империю.

Уилсон всегда радовался как ребенок, когда садился за руль. Вечером 11 августа 1983 года он испытывал особый подъем духа, когда выехал на Кей-Бридж и начал разгоняться. Он только что завершил романтический ужин с Триш Уилсон, добросердечной и симпатичной блондинкой, с которой он встречался уже много лет, хотя и с большими перерывами. На следующий день в Париже у него была назначена встреча с Джоанной. Но Париж находился на другой стороне океана, а конгрессмену всегда было трудно лишать себя таких маленьких радостей, как вечер в обществе старой подруги. Они пошли в ресторан «Триест», где Чарли порядочно напился. В таких случаях он предпочитал коктейль «Манхэтген» из-за изящных бокалов. Пока Триш восхищенно глядела на него, он в общих чертах обрисовал опасную миссию, в которую ему предстояло отправиться. Он чувствовал себя героем военного кинофильма — возможно, пилотом Королевских ВВС в ночном лондонском баре перед вылетом на патрулирование. После пятого коктейля Триш согласилась провести с ним ночь, а после восьмого «Манхэтгена» он уехал на «Нимице», а Триш вернулась к себе, чтобы переодеться. Они договорились встретиться в его апартаментах через полчаса.

Когда конгрессмен мчался по Кей-Бридж, мост был затянут пеленой дождя. И вдруг — бац! Двадцатидвухлетний водитель, который недавно переехал в Вашингтон из Миннесоты, пролетел на своей новенькой «мазде» шестьдесят футов, прежде чем врезаться в ограждение, которое спасло его от падения в Потомак.

По словам мистера и миссис Стэндифорд, которые впоследствии дали свидетельские показания о столкновении, они забеспокоились, когда увидели большой синий автомобиль, вихлявший перед ними с одной полосы на другую. Они с ужасом наблюдали, как «Линкольн» врезался в задний бампер маленькой «мазды» и вильнул в сторону. Покореженный капот «Нимица» задрался вверх, и водитель озабоченно выглядывал из окошка, стараясь увидеть дорогу впереди. Потом взвизгнули шины, и «Линкольн» умчался по направлению к Виргинии, но не раньше, чем супруги Стэндифорд успели заметить странную номерную табличку с надписью «Техас 2».

К Уилсону, сидевшему за рулем «Нимица», вернулась ясность мысли. Ехать дальше было опасно: задранный капот закрывал обзор. Он мог видеть дорогу, лишь высунув голову в окошко. С другой стороны, оставалось не более двух минут езды до монумента Иводзимы и дома, где он жил. Когда он поставит машину в подземный гараж «Уэсли», то будет в безопасности. Теперь Уилсон действовал очень быстро. Выскочив из автомобиля, он забежал в лифт, поднялся на девятый этаж, распахнул дверь и молниеносно запер ее за собой.

Спустя годы он вспоминал этот момент: «Я был пьян в стельку Другой автомобиль я заметил лишь после того, как наподдал ему под зад. Я знал, что если копы застигнут меня там, то мне конец. Поэтому убедившись, что водитель не пострадал, я доехал до дома и заперся у себя в квартире. Должно быть, у полицейских из северной Виргинии был самый быстрый компьютер в мире, потому что они ломились ко мне в дверь уже через полчаса».

Чарли Уилсон, затаившийся по другую сторону двери, хранил молчание. Стук не прекращался, а требовательные голоса звучали все громче. Наконец он прокрался к телефону и шепотом передал Триш, чтобы она не приезжала: «Полиция у меня на хвосте. Они уже в здании».