Война Доминантов. Раунд 3
Шрифт:
– Тебе понравился твой отец, любовь моя?
Она замерла, и я проигнорировал ее взгляд, взял еще один кусочек льда и провел им по ее соскам.
– Я не хочу об этом говорить.
– Я знаю любовь моя. Но надо.
– Зачем?
Она была полна гнева, и я посмотрел на нее, затем скользнул в нее пальцем, энергично надавливая подушечкой на сердцевину. Ее брови нахмурились, и лицо затопило желание.
– Я думаю, это важно, детка.
Я вытащил палец и медленно облизал.
– Ты больной, - прошептала она.
– Нет, детка.
– Ты единственный, кто хочет говорить о трагичном событии, удовлетворяя меня. Нет, я просто уверена, что ТЫ больной. Люциан.
Я наклонился поцеловать ее, но она резко отстранилась.
– Развяжи меня.
Я встал, взял ноутбук и принес его к кровати. Показав ей экран, я указал на результат.
– Помнишь, я говорил тебе об удивительном результате, детка?
Она уставилась на экран.
– Да. Чертовски удивительно, милая. И знаешь, почему? Я думаю, что знаешь.
– Я поставил ноутбук на стол и посмотрел на нее.
– Потому что кое-кто пока не может избавиться от проблемы. Любовь моя.
Ее глаза вспыхнули от ярости.
– Чушь собачья. И знаешь, что? Мне все равно. Я поступаю так, как считаю нужным, нравится им это или нет.
– Ну, им это явно не нравится.
– Очень жаль.
– Что ж, тогда это выводит нас из гонки.
– Отлично. Развяжи меня, чтобы я могла уйти и вернуться домой.
Я покачал головой.
– Нет, нет. Не хорошо.
– Я понюхал свой палец и прикрыл глаза.
– Видишь ли… Я хочу победить. Действительно хочу. И я не смогу сделать это без тебя.
– Ложь горчила на языке, но я переборол себя. Ничего не имело значения… особенно, эта гребаная игра… без Тары, целой и невредимой в моем будущем.
– Ну, что ж. Блять. Плохо. Может быть, тебе следовало выбрать одну из твоих саб для этой работы. Я не хочу быть твоей сучкой.
Я удерживал ее взгляд своим.
– Я принимаю твое отрицание. Если мне придется удерживать тебя связанной все, блять, дни и ночи, я собираюсь тебя раздеть. Пока ты не потонешь в боли и предательстве, пока не останется ничего, кроме твоего прошлого и меня. Твоего спасителя.
– Я снова скользнул пальцем в нее и безжалостно трахал, пока она не утонула в своем удовольствии.
Снова я облизал ее соки со своего пальца.
– Не делай этого, - выдохнула она.
– Прошу.
Ее страх меня поразил, вызвав тошноту.
– Твой голос испуганный, любовь моя.
– Я ухожу. Я не хочу этого делать. Не прикасайся ко мне. Пожалуйста.
Мое беспокойство усилилось, и я встал.
– Как тебе твой отец, Тара? Расскажи мне.
Она покачала головой.
– Я не хочу об этом говорить.
– Почему нет?
– Просто не хочу.
– Это слишком больно?
Она уставилась на меня, сжав челюсти.
– Нет, это не больно, это то, что ты хочешь? Ты хочешь, чтобы мне было больно? Ну, мне чертовски жаль, что это не так. Это не больно. Мне плевать на него, на мою мать и тебя!
Я встал и пошел за мусорным мешком с сокровищами,
– Какой год это значит?
Она посмотрела на меня, потом пожала плечами и ухмыльнулась.
– Оу? Тебе все равно?
– Я бросил его в стену, и он разбился.
– Теперь у тебя есть несколько ничего незначащих кусочков.
Затем я поднял бумажный веер.
– А это?
Она отвернулась.
– Какой год это означает, любовь моя? Ты не знаешь? Тебе все равно?
Я разорвал его пополам, и она дернулась ко мне.
– Ты жестокий ублюдок.
– Жестокий? Что же в этом жестокого? Тебе плевать на все это!
– Ты не имеешь право это делать!
– Имею, черт возьми! Как насчет этого?
– Я взял шестидюймовую керамическую собачку.
– Пять лет? Шесть? Три? Два?
– Я бросил ее в стену, и она разбилась.
– Расскажи мне, что ты чувствуешь! О своем отце Тара!
– Я ничего не чувствую!
– закричала она на меня.
– Он бросил тебя на гребаном пороге, как мусор! Расскажи мне, что ты чувствуешь!
– Ничего! Ничего!
– А твоя мать? Ты ничего не чувствуешь к своей матери?
– Ничего!
– Слезы текли по ее лицу.
– Я не помню ее! Как я могу что-то чувствовать?
– Что насчет твоей бабушки? Ты ничего не чувствуешь к ней? Ты собираешься позволить ей сгнить в доме престарелых? К чертям собачьим и бабулю тоже?
Она всхлипнула.
– Я найду способ!
– Ты найдешь способ? А что насчет меня, Тара? Что будет со мной? Тебе на меня наплевать?
– Развяжи меня!
– закричала она.
– Что насчет меня? – закричал я в ответ. – Вот так просто возьмешь и вычеркнешь Люциана? Так? Просто, блять, покончишь с Люцианом?
– Я не покончу с тобой!
Я поднял кусочек разбитого лебедя и сильно провел по груди.
– Это то, что ты делаешь со мной, Тара.
– Я неоднократно проводил им по своей груди.
– Снова. И снова. И снова. Ты меня ранишь. Ты, блять, меня ранишь.
– Я вытер кровь и показал ей.
– Ты, блять, заставляешь меня истекать кровью!
– Я провел по своей груди еще несколько раз.
– Только хуже, это гораздо, мать твою, хуже, когда ты причиняешь мне боль! Расскажи мне, что ты чувствуешь к своему гребаному отцу, Тара. Что ты чувствуешь к своей матери! Она умерла, чтобы дать тебе жизнь!
Тара протяжно закричала. Затем вздохнула и испустила еще один крик. Я подлетел к ней и освободил с помощью импровизированного ножа, а затем поспешил поднять ее на руки. Только меня встретил удар ногой в грудь, который откинул меня на несколько футов назад и приземлил на задницу. Я закашлялся на полу, борясь за воздух. Прежде чем я понял, она на мне, моя рука была загнута так, что это заставило меня взреветь от боли.
– Забери свои слова обратно!
– закричала она.
Я стиснул зубы, в ярости. В ярости на нее. На себя, на нас.