Война и люди
Шрифт:
— Ты собираешься в госпиталь? — спросил Кузьмин. И тут же порекомендовал: — У меня сейчас товарищ Некрасов. Надо организовать ему встречу с ранеными. Некрасов прибыл в Новосибирск по ранению, он командовал дивизией под Москвой.
Когда с полковником Некрасовым мы приехали в госпиталь, выздоравливающие уже собрались. Свой доклад я начал с самых тяжелых сообщений: рассказал о боях на подступах к столице.
— А сейчас перед вами выступит командир прославленной, ныне гвардейской, стрелковой дивизии. Слово имеет гвардии полковник Некрасов.
Командир дивизии вышел
— Наш командир, — вдруг раздался возглас в зале. — Это командир нашей дивизии, мы с ним воевали под Смоленском.
Несколько минут продолжалась овация.
Некрасов рассказал, как под Ельней был нанесен удар по врагу, о подвигах бойцов. Это была волнующая беседа фронтовика-командира с ранеными. Закончилась она поздно вечером.
Недолго мне пришлось служить в Сибирском военном округе: вскоре я был назначен на новую должность.
ВОЗДУШНЫЕ ДЕСАНТНИКИ
Осенью 1941 года Государственный Комитет Обороны принял решение о комплектовании десяти воздушно-десантных корпусов.
В ноябре я был назначен комиссаром 7-го воздушно-десантного корпуса и сразу же вылетел к месту службы. Наш корпус формировался на территории Поволжья. Штаб располагался в Мариентале. Командиром соединения назначили генерал-майора Иосифа Ивановича Губаревича. Подвижный, сильный, он как бы олицетворял само понятие — десантник. На счету у Губаревича было триста пятьдесят парашютных прыжков. До войны он командовал десантной бригадой в Борисполе, под Киевом. В то время я работал в политуправлении Киевского округа, хорошо знал эту бригаду. И теперь, пожимая сильную руку командира корпуса, с удовлетворением подумал, что у Губаревича могу многому научиться.
Командир рассказал, что наш корпус укомплектовывается молодежью, прибывающей по путевкам комсомола из Москвы, Сибири, Урала и Поволжья.
Декабрь принес перемены. Началось паше наступление под Москвой. Это известие мы встретили с восторгом, его долго ждали. Так тяжело было слышать и сознавать, что враг нацеливается на нашу столицу. А теперь и дышалось легче, и работалось уверенней.
В декабре же мы получили приказ Ставки: воздушно-десантные соединения перемещались в районы Подмосковья, а наш корпус направлялся в саму Москву.
Выехали студеным декабрьским утром. На каждой станции выходили слушай, последние известия. Наши продолжали наступать!
Корпус разгрузился на Красной Пресне. Частям предоставили здания военно-воздушной академии им. Жуковского, а также авиационный и авиатехнический институты на развилке Ленинградского и Волоколамского шоссе.
Москва выглядела по-военному сурово. На Волоколамском шоссе, по которому растянулись наши колонны, — ежи, надолбы. Торопливо пробегали пестро покрашенные белилами фронтовые машины, витрины магазинов заделаны фанерой, заложены мешками с песком. Кое-где видны следы бомбежек.
— Ничего, прогоним фрица — отстроимся, — говорили неунывающие десантники.
Каждый день приносил нам радостные вести о победах Красной Армии. Полностью очищены от фашистских
Вскоре десантников переобмундировали и вооружили. Постепенно стал устанавливаться четкий армейский ритм, наладилась учеба.
В последних числах января нас с командиром корпуса вызвали в штаб воздушнодесантных войск. Приняли нас командующий ВДВ В. А. Глазунов, члены Военного совета В. Я. Клоков и Г. П. Громов.
Генерала Глазунова я знал еще по Дальнему Востоку, где он командовал 59-й стрелковой дивизией. Командующий глубоко верил в большие возможности десантных войск. Забегая вперед, скажу, что на войне он показал себя волевым и умелым командиром, дважды был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Генерал Глазунов подробно расспросил о настроениях личного состава, о том, как обучаются десантники.
В заключение беседы нам сказали:
— В самые сжатые сроки подготовить корпус к боевым действиям.
И мы вели напряженную боевую учебу, учили десантников действиям в тылу врагами трудных условиях суровой зимы.
Однажды я прибыл в 14-ю бригаду. Ее комиссар — Григорий Титович Зайцев, докладывая о задачах, которые будут решаться в ближайшие дни, заметил:
— Через два дня — первые прыжки с самолета. Сейчас в ротах и батальонах проходят комсомольские и партийные собрания, посвященные подготовке к ним. Народ настроен хорошо.
Он посмотрел на меня и предложил:
— Может быть, и вы откроете у нас счет?
— Обязательно. Вместе будем прыгать. Все командиры и комиссары пойдут первыми.
Ранним утром приехали на аэродром. Ревели моторы. На солнце серебрился снег. Мороз стоял градусов пятнадцать. Наша первая группа выстроилась. Начальник парашютно-десантной службы тщательно проверил снаряжение. Дал последние советы. Всех осмотрел врач. Чувствую: волнуются все, но вида не показывают. И у меня на душе неспокойно.
Перед самой посадкой отозвал в сторону выпускающего. Высокий капитан М. И. Ковалев наклонился ко мне:
— Слушаю вас?
— Если я замешкаюсь, вытолкни.
— Зачем, товарищ комиссар?..
— Вытолкни без шума. Ясно?
Я отошел, встал в строй. Откровенно говоря, пе очень был уверен в том, как поведу себя, когда буду перешагивать порог кабины. Знал, что люди по-разному чувствуют себя в этот момент. Все бывает, а комиссару никак нельзя ударить в грязь лицом.
В воздухе пристегнули карабины к тросу (прыжок был с принудительным раскрытием парашюта ПД-41), изготовились. Мучительно тянулись последние минуты. Наконец прозвучала команда «Пошел». Я видел перед собой только ранец парашюта комиссара батальона И. Ф. Захарова. Мы познакомились с ним накануне прыжков, и он мне показался несколько нерешительным. Еще на аэродроме подумал: «Почему это его впереди меня поставили? »