Война и мир Михаила Тухачевского

Юлия Кантор

— ведущий научный сотрудник Государственного Эрмитажа, специалист по политической истории России первой половины XX века, известный журналист. Ее публикации i «Известиях», «Времени новостей», журнале «Звезда» о

закрытых ранее страницах ленинградской блокады, о 1920—1930-х годах в истории Эрмитажа, о последних днях адмирала Колчака, о загадочных «приключениях» перемещенных ценностей времен Второй мировой войны, о прототипах героев знаменитого фильма Романа Полански «Пианист» и многие другие неизменно вызывают читательский интерес и общественные дискуссии.

Он был специалистом в ужасной профессии. Его профессия заключалась в том, чтобы шагать через трупы, и как можно успешнее

Дмитрий Шостакович о Михаиле Тухачевском.

Еще о нем же: «творец советской военной доктрины», «палач крестьянства», «красный Наполеон», «неотразимый донжуан»…

Не мы выбираем время —

это время выбирает нас.

Каждая историческая эпоха формирует своих героев и антигероев. Эпохи сменяют друг друга, и массовое сознание в одночасье превращает недавних кумиров в изгоев. Так возникают и закрепляются идеологические клише и исторические мифологемы. В России, да и не только в ней, история традиционно воспринимается как инструмент политического воздействия. Но для политики первична не истина — политика руководствуется целесообразностью.

«Сегодня красные, а завтра белые — они бесцветные по существу», — это социальное наблюдение поэта Серебряного века — не про М. Н. Тухачевского. «Бесцветные по существу» его ненавидели. Он их — презирал. Он был яркой, знаковой личностью для российской политической реальности первой трети прошлого столетия. Вопрос только — каков он, этот «знак». Книга «Война и мир Михаила Тухачевского» является попыткой ответить на этот вопрос.

О Тухачевском практически не осталось бесстрастных воспоминаний.

Мемуаристы его либо боготворят, либо ненавидят. Подлинных архивных материалов о нем опубликован минимум, зато огромно количество популярных монографий и статей, в которых тонут немногочисленные серьезные научные исследования. Из–за явного дефицита информации, базирующейся на документальных первоисточниках, имя Тухачевского окрашивается то в самые мрачные, то сусально–светлые тона. Одни биографы, «выхватывая» отдельные фрагменты его жизни, видят в нем палача, потопившего в крови Кронштадтский мятеж и задушившего крестьянское восстание на Тамбовщине, другие — сверхуспешного полководца Гражданской войны и дальновидного теоретика–милитариста.

Каких только клише нет о Тухачевском! «Творец советской военной доктрины» и «палач крестьянства», «карьерист, предавший свой класс» и «красный Наполеон», «непобедимый демон Гражданской» и «неотразимый донжуан»… Штампы корректируются политическим контекстом или в худшем и, нередком случае, — политической конъюнктурой.

Недостаток документального материала о Тухачевском десятилетиями «компенсировался» избыточностью надстройки из домыслов. Послереволюционная апологетика в отношении него сменилась в конце 1930–х приговором (в прямом и переносном смысле) и глухим замалчиванием. Потом, после реабилитации, возникли «канонические» биографические очерки о Тухачевском — «солдате революции». В 1980–е годы, наконец, появилась возможность изучать историю по первоисточникам — но поток документальных публикаций, посвященных недавнему прошлому, оказался сколь бурным, столь же и кратковременным. Инфантильная эйфория постсоветского раскрепощения прошла, породив смутную неудовлетворенность и горьковатую социальную рефлексию. И документальность вскоре снова уступила место политизированности. Парадокс, но инерция давно снятого запрета продолжает действовать до сих пор — ценнейшие, давно рассекреченные, вынутые из спецхранов документы остаются невостребованными… Тухачевский по–прежнему будоражит сознание: в нем «неразгаданность» и — неоднозначность. В этой личности есть и некое «ускользание» от прямых ответов на фатальные вопросы истории. В его жизни и судьбе множество запомнившихся побед — и почти нет поражений. Время меняло акценты, предъявив счет за победы едва ли не больший, нежели за поражения. В его судьбе — странные параллели, как бы неслучайные совпадения. Он, красиво воевавший в 1914–м, был взят в плен в Польше — под Ломжей, где погиб его прадед, герой войны 1812 года. Этот плен «сломал» его ратный путь в Первой мировой и во многом предопределил дорогу в революцию. Сокрушительное поражение, оказавшееся «скрыто фатальным», Тухачевский, уже прославленный полководец Гражданской, пережил тоже в Польше. Юнкером Александровского училища он мечтал продолжить семейную традицию — служить, как и его предки, в Семеновском полку. Мечта сбылась. Подпоручик Тухачевский страстно желал попасть в Генеральный штаб — в Петербург.

Через 10 лет после Октябрьского переворота он действительно занял кабинет в здании Главного штаба — как командующий Ленинградским военным округом. И на его глазах арестовывали офицеров–семеновцев, хранивших знамя полка. Именно это время на столе командующего ЛВО появился «Подпоручик Киже»… Первая зарубежная страна, куда он попал — Пруссия. Он был там пленником, и отношение Германии, как к врагу навсегда сохранилось в нем, пусть и смикшированное необходимостью вынужденного военного партнерства в конце 20–х. Германия 30–х — государство, постаравшееся извлечь максимальную выгоду из «дела Тухачевского» и приложившее руку к его фабрикации… Бежав из плена в 1917году, Тухачевский попал во Францию, и воспитанное дворянской средой и литературой восприятие этой страны как вечной цитадели революционного свободолюбия, усилило его радость от долгожданного и так трудно добытого освобождения. 20 лет спустя Франция стала местом последней зарубежной командировки Тухачевского. Тогда он, уже маршал Советского Союза, встретился со своими друзьями по плену, также сделавшими военную карьеру. Встретился, чтобы вести переговоры об антигитлеровской коалиции. (В 60–е годы президент Шарль де Голль, близко общавшийся с Тухачевским еще в немецком плену, посещая СССР, пытался встреться с вернувшимися с из лагерей родственниками Тухачевского, но ему было отказано в этом…) Победа над белочехами в Самаре и разгон самарского комитета Учредительного собрания (комуча) — первый взлет Тухачевского–полководца. Из Самары началось его восхождение к вершинам советской военной карьеры. Самара же — последняя точка этой карьеры: незадолго до ареста Тухачевского сослали туда — командовать Приволжским военным округом… Между этими вехами — жизнь. Он побеждал — и оказался проигравшим, а побежденные им воспринимаются ныне как выигравшие. История в XXI веке опять предложила причудливый сюжет. Генерала Деникина перезахоронят в России: его прах, привезенный из США, будет покоиться на кладбище Донского монастыря. Рядом с поросшей быльем ямой, где зарыты, не погребены даже, останки расстрелянных по «Делу военных». Надгробный памятник Деникину, появится во многом и потому, что командарм Тухачевский дал белому генералу возможность остаться в истории побежденным, и по этой причине, в социальной мифологии, — незапятнанным. Тот и другой с равной искренностью и с равной же жестокостью боролись за Россию…

Тухачевский любил и отлично знал литературу, и музыку. Образность мышления проступает даже в жестоких текстах его приказов. Он умел наслаждаться «горьким привкусом цветущей сирени» и размышлять о применении газов против крестьян. Его войска брали в заложники не только вооруженных мужчин, но беременных женщин и малолетних детей. Во имя призрака светлого будущего он утверждал кровавое настоящее. Будущее захлебнулось кровью, и заложником Системы стал уже он сам, а затем — его близкие.

Тухачевский не был исключением из правила — сотни царских офицеров в чине от поручика до генерала перешли на сторону большевиков до объявленной ими насильственной мобилизации. Но он не являлся и «типичным представителем» коммуниста–фанатика. Сын дворянина, чей род ведет начало из 12 века, и крестьянки, он лавировал во времени и нередко шел напролом. Он порой казался гибким до приспособленчества, но легко мог нарушить любые субординационные препоны — если чувствовал за собой силу. Тухачевский — воинствующий атеист и он же — фаталист, внимательно прислушивавшийся к голосу судьбы и, вероятно, расслышавший его как в 1917–м, так и в 1937–м.

Он не был банальным карьеристом: пришел к большевикам раньше, чем многие, — да и они сами — убедились в долговечности их пребывания у власти. Тухачевский не являлся представителем плебса, позволявшего манипулировать собой, он сам был талантливым манипулятором. Иначе не стал бы столь успешным полководцем, которому пришлось сначала бороться с тотальной анархией одетого в шинели красного пролетариата и только потом — с белыми. Он, размышлявший об «экспорте мировой революции», раньше других «разглядел» опасность Гитлера для России и методично, концептуально пытался противостоять ей. Потом был 1937–й, как бы «перевесивший» все… Но кроме смерти у Тухачевского была еще и жизнь.

Что составляло его внутренний мир, каким было его окружение? Кто формировал его мировоззрения, какие обстоятельства сыграли ключевую роль в его становлении, какие — при кажущейся значимости остались на периферии? Кто был для Тухачевского «референтной группой», как и почему менялись пристрастия, какие черты характера доминировали, какие являлись фоном? Чем руководствовался он, принимая те или иные решения, делая выбор? За известным «пунктиром» его военной карьеры — огромные пробелы, восполнение которых способно изменить восприятие этой личности и ее роли в российской истории.

История — это сочетание фактов и образов. Помимо документов, хранящихся в государственных федеральных, региональных и ведомственных архивах, есть еще хранящиеся в домашних, семейных собраниях письма, мемуары, фотографии, наконец. Еще живы те, кто помнит и готов рассказывать. Бесстрастность архивных первоисточников и искренняя субъективность личных воспоминаний — две, быть может, равноправные составляющие исторической правды. Увы, колоссальное количество материалов безвозвратно исчезло из архивов во время перманентных политических катаклизмов, сотрясавших страну в XX веке.