Война и мир. Первый вариант романа
Шрифт:
Пьер нашел его у цыган веселого, красивого, без сюртука, с цыганкой на коленях.
В низкой комнате пели и плясали, был крик и гам. Пьер подошел к Анатолю и вызвал его с собой.
— Я от Ростовых, — сказал Пьер.
Анатоль смутился и покраснел.
— Что, что? А?
Но Пьер был еще более смущен, чем Анатоль. Он не смотрел на него.
— Мой милый, — начал он, — вы знаете, что Андрей Болконский, мой друг, влюблен в эту молодую девушку. Я друг семьи и желал бы знать ваши
Пьер взглянул на Анатоля и был удивлен выражением волнения и смущения, показавшегося на лице Анатоля.
— Да что ты знаешь, что? — говорил Анатоль. — Ax, все это так глупо. Это меня Долохов сбил.
— Я знаю то, что ты позволил себе написать вот это письмо и что оно попалось домашним.
Анатоль схватился за письмо и вырвал его.
— Что сделано, то сделано, вот и все, — сказал он, багровея.
— Это хорошо, но мне поручено узнать о твоих намерениях.
— Ежели меня хотят заставить жениться, — заговорил Анатоль, разрывая письмо, — то знай, что меня не заставят плясать под свою дудку, а она свободна, она мне сама сказала. И ежели она меня любит, тем хуже для Болконского.
Пьер тяжело вздохнул. У него уже поднялось его метафизическое сомнение в возможности справедливости и несправедливости, этот его свинтившийся винт, и потом он вместе так завидовал и так презирал Анатоля, что он постарался быть особенно кротким с ним. «Он прав, — подумал он, — виновата она, а он прав».
— Все-таки прямо отвечай мне, я за тем приехал, — шепотом, не поднимая глаз, сказал Пьер, — что мне сказать им, намерен ты просить ее руки?
— Разумеется, нет! — сказал Анатоль, тем более смелый, чем робче был Пьер.
Пьер встал и вышел в комнату, где были цыганы и гости. Пьерa знали цыганы и знали его щедрость. Его стали величать. Илюшка проплясал, размахнулся и поднес ему гитару. Пьер положил ему денег и улыбнулся ему. Илюшка не виноват был и отлично плясал. Пьер выпил вина, поданного ему, и побыл более часа в этой компании. «Он прав, она виновата», — думал он. И с этими мыслями он приехал к Ростовым.
Соня встретила его в зале и рассказала ему, что письмо написано. Старый граф жаловался на то, что с девками беда, что он не понимает, что с Наташей.
— Как же, папа, вы не понимаете, я вам говорила, — сказала Соня, оглядываясь на Пьерa. — Курагин делал предложение. Но она отказала, и все это расстроило ее.
— Да, да, — подтвердил Пьер.
Поговорив несколько времени, граф уехал в клуб. Наташа не выходила из комнаты и не плакала, а сидела, молча устремив прямо глаза, и не ела, не спала, не говорила. Соня умоляла Пьерa пойти к ней и переговорить с нею.
Пьер пошел к Наташе. Она была бледна и дрожала, поглядела на него сухо и не улыбнулась.
— Наташа, Петр Кириллович все знает, он пришел сказать тебе…
Наташа оглянулась любопытным взглядом на Пьерa, как бы спрашивая, друг он или враг по отношению к Анатолю. Сам по себе он не существовал для нее, Пьер это чувствовал. Увидав этот переменившийся взгляд и ее похудевшее лицо, Пьер понял, что Наташа не виновата, и понял, что она больная, и начал говорить.
— Наталья Ильинична, — сказал он, опустив глаза, — я сейчас виделся с ним и говорил с ним.
— Так он не уехал? — радостно вскричала Наташа.
— Нет, но это все равно для вас, потому что он не стоит вас. Он не может быть вашим мужем. И я знаю, вы не захотите сделать несчастие моего друга. Это была вспышка, минутное заблуждение, вы не могли любить дурного, ничтожного человека.
— Ради бога, не говорите мне про него дурно.
Пьер перебил ее.
— Наталья Ильинична, подумайте, счастье ваше и моего друга зависит от того, что вы решите. Еще не поздно.
Наташа усмехнулась ему: «Разве это может быть, и разве я думаю о Болконском, как он хочет?»
— Наталья Ильинична, он ничтожный, дурной…
— Он лучше всех вас, — опять перебила Наташа. — Если бы вы не мешали нам! Ах, боже мой, что это, что это? Соня, за что? Уйдите! — и она зарыдала с таким отчаянием, с которым оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной.
Пьер начал было говорить. Но она закричала:
— Уйдите, уйдите!
И тут только Пьерy всей душой стало жалко ее, и он понял, что она не виновата в том, что с ней сделали.
Пьер поехал в клуб. Никто ничего не знал, что делалось в душе Пьерa и в доме Ростовых. Все сидели по своим местам, играли, приветствовали его. Но Пьер не читал, не говорил и даже не ужинал.
— Где Анатолий Васильевич? — спросил он у швейцара, когда вернулся домой.
— Не приезжали. Им письмо принесли от Ростовых. Оставили.
— Сказать мне, когда приедут.
— Слушаю-с.
До поздней ночи Пьер, не ложась, как лев в клетке, ходил в своей комнате. И он не видал, как прошло время до третьего часа, когда камердинер пришел сказать, что Анатолий Васильевич приехали. Пьер остановился, чтоб перевести дыхание, и пошел к нему. Анатоль, до половины раздетый, сидел на диване; лакей стаскивал с него сапоги, а он держал в руках письмо Наташи и, улыбаясь, читал его. Он был красен, как всегда после попойки, но тверд языком и ногами и только икал. «Да, он прав, он прав», — думал Пьер, глядя на него. Пьер подошел и сел подле него.