Война и язык
Шрифт:
Зрелище или «психология»?
В аудитории Политехнического музея состоялся в конце прошлого сезона доклад Сергея Мамонтова, а затем диспут: Художественный театр и Леонид Андреев. Главная мысль докладчика:
Театр Камергерского переулка (терминология докладчика С. М.) сам себе присвоил титул «Художественный». Докладчик ставит себе задачею выяснить: какое же собственно отношение имеет Леонид Андреев со своими пьесами к тому, что называется «театр как таковой»?!
Нас это интересует
I. Театры подобного типа, как Художественный, всегда противопоставляют чистое театральное искусство юркой «коммерции» кинематографа.
II. Андреев, под знаком которого проходит драматический театр последних дней, очень много говорил и интересовался кинематографом.
Андреев в своей последней статье о театре, между прочим, говорит:
– Послушайте, неужели человечество так мишурно, что его еще могут интересовать всякие внешние события, всякая зримая форма театрального искусства?
О, нет! Обратитесь к глубинам человеческого духа, в них, в психологии человека, – неиссякаемый родник, неисчерпаемый материал для грядущего театра.
Значит, долой и сюжет, и действие, и обстановку?! Ведь сильнее, чем разрушение Помпеи, подействует на зрителя любая катастрофа человеческого духа.
Театры ухватились за эту мысль, и вот на сцене «художественников» идет «Мысль», где сплошь все монологи, монологи и монологи…
Вы говорите, что не в пример пустому кинематографу ваш театр ставит себе задачей использовать громадный «психологический материал» пьесы. Хорошо. Но разве этот же «психологический материал» не является основой творчества артистов всех иных родов искусства, кроме театрального, – художников, поэтов, музыкантов и т. д.?
Чем же отличаются результаты работы всех этих артистов, ведь материал-то один?
Да! Но художник претворяет его в краски, музыканты в звуки и т. д. Следовательно, самый «психологический материал» еще не может быть исключительным предметом театральной постановки.
У театрального искусства есть своя определенная форма: если форма живописи – краска, линия, то форма театра – зрелище, действие.
Та же форма, которую взяли современные театры, – это риторика.
Если следовать принципам Андреева и его последователей, то скоро вы увидите такое «представление»: дают занавес и на сцене с кафедры начинают выразительно читать четырехчасовой монолог.
Не стану критиковать.
Но, господа, просто, по-человечески, ведь это же нестерпимо скучно?
Право, даже на лекциях в университете и то бывает интереснее: там профессор нет-нет да и сойдет с кафедры и напишет какую-нибудь формулу на доске.
Так что же странного в том, что служат отходную по театрам?
Бросьте рутину, бросьте литературщину! Отразите мощный водоворот жизни текущего дня. А если вы этого не сделаете, то скоро «юркие», «коммерческие» кинемо отобьют у вас и последнюю старуху-посетительницу.
Кинематограф как фактор мирового объединения
В век космополитического единства передовых слоев всех наций и народов, в век процветания пасти города, захватывающей все больше и больше в свои железные зубы вселенную, – нельзя забыть о той роли, которую играет в этом объединении кинематограф. Кинематограф в мировых столицах. Кинематограф в столицах не мировых. Кинематограф в городах больших и маленьких, с миллионным и тысячным населением. Кинематограф в местечках и селах. Наконец, кинематограф в деревне.
И так на всем земном шаре, чуть ли не от полюса до полюса, от одного меридиана до того же самого, вокруг, по параллели.
И везде и всюду те же лица, те же персонажи и та же обстановка, разница лишь в деталях. В общем один и тот же фон, одинаково близко знакомый и жителю крайнего Запада, и жителю дальнего Востока, южанину и северянину.
Тот же Линдер, тот же Прэнс, тот же сыщик Ник Винтер, та же трогательная мелодрама с Женей Портен в заглавной роли, обаятельный Гаррисон и т. д.
И везде и всюду все это смотрится с одинаковым интересом, везде и всюду все это одинаково понятно.
Кинематограф стер расовые и национальные различия общедоступного и общепонятного художественного творчества.
В литературе это еще только намечается, есть пока только проповедь Маринетти о космополитическом искусстве слова. Но такового еще нет на деле. Вкусы и потребности читателей только еще начинают склоняться в эту сторону.
А кинематограф уже выработал новый тип художественного творчества, новую арену для применения творческих сил.
<…>
В этом скрыт секрет того, что кинематограф в такое короткое время успел завоевать такие большие симпатии среди самой широкой публики.
Но не только в этом создании космополитической драмы роль кинематографа в объединении всех народов в их художественных эмоциях.
Есть еще и другое, и не менее важное.
Это так называемая «видовая» часть кинематографической программы. Не роднится ли ваша душа с теми местами, которые, хотя бы на одно мгновение, возникают пред вашим взором, когда экспресс проносит вас по новым, еще невиданным местам?
Ведь как бы ни была сильна привязанность к родной земле, она исчезает, она заслоняется новой, необыкновенной картиной природы и жизни.
Когда перед вашими глазами ежемгновенно открываются все новые и новые картины, когда вы не успеваете свыкнуться с одной, как уже появляется другая, вы чувствуете себя таким же сыном этих мест, как и ее коренные жители.
Конец ознакомительного фрагмента.