Война, какой я ее знал
Шрифт:
Покинув расположение 20-го корпуса, мы с заместителем министра полетели дальше. Пролетая над Линцем, я обнаружил, что город получил больше разрушений, чем мне представлялось. Приземлились мы в расположении 12-го корпуса, где нас встретил генерал Ирвин. Оттуда уже к 20.00 мы вернулись ко мне в штаб.
У замминистра была чудесная способность запоминать имена и лица: он помнил всех офицеров, которых ему представляли, когда он в последний раз посещал ту или иную часть. Также он очень хорошо знал историю, особенно то, что касалась Гражданской войны, поэтому мы беседовали с особым удовольствием. Насколько мне известно, он единственный человек в правительстве, награжденный
8 мая, когда замминистра уехал, ко мне на обед пожаловали Брэдли и Аллен, и мы обсудили множество вопросов, которые касались занимаемой нами зоны. Между тем поскольку Штаб командующего союзническими экспедиционными силами так и не пришел к какому-нибудь конкретному решению, мы могли лишь гадать о том, что же будет дальше.
На обычной летучке утром 8-го в разговоре с офицерами я сказал им, что эта летучка станет последней на территории Европы, подчеркивая слово «Европа». Думаю, многие из них понимали, что я надеялся на другие летучки, но уже в Азии, однако «Самые лучшие планы людей и мышей идут ко дну…». Затем я поблагодарил всех сотрудников штаба за то, что они сделали, и сказал, что один человек не может управлять армией, а успешность действий каждого [274] войска зависит от гармоничной работы его штаба, от умения сражаться боевых офицеров, сержантов и рядовых. Без этого командного взаимодействия никто не может победить в войне.
8 мая отмеряло ровно два с половиной года, прошедшие с момента нашей высадки в Африке. Все это время до полуночи в ночь с 8 на 9 мая мы почти постоянно воевали, а когда мы не сражались с врагом, то воевали с нашими критиканами, что, я уверен, куда более тяжкое бремя.
В 11.30 закончился последний брифинг, и я попрощался с военными корреспондентами. Один из журналистов спросил меня: «Генерал, почему мы не взяли Прагу?» Я сказал: «Я дам вам самый точный ответ». Они тут же вытащили свои блокноты и приготовились записывать. Я же произнес: «Потому что нам приказали не брать ее». Раздался смех, но вообще-то они выглядели разочарованными. Затем среди всеобщего шума и гама я фотографировался с ними бесчисленное множество раз и бесконечно раздавал автографы. В общем и целом, корреспонденты, аккредитованные в Третьей армии, немало и на славу потрудились, чтобы дать людям там, дома в Америке, правдивую картину того, что происходило здесь, на войне{252}.
Я получил прекрасное письмо с поздравлениями от министра обороны мистера Стимсона{253}. Вот текст этого письма:
Поздравляю вас и героических солдат Третьей армии. Я благодарю вас за блистательные победы, сыгравшие большую роль в приближении сего славного дня. Подвиги, совершенные Третьей армией, вписаны в историю рядом с подвигами, совершенными во имя торжества традиции Америки и для ее защиты другими армиями в прежние времена. Вы и ваши храбрые воbны заслужили низкий поклон от нашего народа. [275]
Это письмо, по моему мнению, лучше чем что-либо другое служило признаком окончания войны. Боюсь, последней для меня войны.
Я могу смело сказать, что на протяжении всей кампании в Европе я не помню ни одной совершенной мною ошибки, кроме того случая, когда я послал маленький отряд на взятие Гаммельбурга. В остальном мои действия, как я считаю, заслужили положительных оценок. На протяжении всей войны высокое руководство сдерживало меня, что, может статься, было и к лучшему, поскольку есть за мной грех – я слишком горяч. Между тем я так не думаю и уверен – их осторожность не пошла на пользу общему делу, поскольку,
Особенно, по моему глубокому убеждению, данное заявление верно в отношении начала сентября 1944 г., когда по собственной воле или из соображений необходимости генерал Эйзенхауэр поддержал наступление Монтгомери на севере. В тот момент не было сомнений в том, что мы могли бы достигнуть берегов Рейна и перейти реку не более чем за десять дней, что спасло бы много человеческих жизней.
Как говорит Церковь: «Таков второй урок».
Последний отчет о потерях по состоянию на 8 мая 1945 г.:
Третья армия
Убитыми – 21 441
Ранеными – 99 224
Пропавшими без вести – 16 200
Всего – 136865
Небоевые потери – 111 562
Общий итог – 248 427
Противник
Убитыми – 144 500
Ранеными – 386 200
Пленными – 956 000{254}
Всего – 1 486 700 [276]
Материальные потери на то же число:
Третья армия
Легкие танки – 308
Средние танки – 949
Артиллерийские орудия – 175
Противник
Средние танки – 1529
Танки «Пантера» и «Тигр» – 858
Артиллерийские орудия – 3454 [277]
Часть третья.
Взгляд назад
Размышления и предложения
Наверное, ничего принципиально нового в том, что я собираюсь здесь сказать, вы не найдете, поскольку война известна с древности. Я, если уж на то пошло, тоже древний человек, так как изучал военное дело и использовал полученные знания на практике в течение сорока с лишним лет. Так что, возможно, все, что кажется мне осенившими меня свежими мыслями, на деле не больше чем всплывающие в подсознании воспоминания – что-то подслушанное и подсмотренное то тут, то там на протяжении моей долгой жизни.
I. О солдате
Один солдат – это вся армия, поскольку ни одна армия не может быть лучше, чем ее солдат. Но солдат также и гражданин. На самом деле высшая обязанность и высшая привилегия гражданина – взяв оружие, защищать свою страну. Таким образом, быть солдатом – быть хорошим солдатом – почетно. По моему глубокому убеждению, любой, кого устраивает роль середнячка, недостоин называться американцем, да и вообще человеком. Чтобы стать хорошим солдатом, человеку необходима дисциплина, самоуважение, гордость за свою часть и свою страну, высокое чувство долга перед товарищами и ответственности перед командирами, а также основанная на собственных знаниях и умении уверенность в своих силах.
Дисциплина – это то, о чем всегда много говорили и о чем всегда будут много говорить, однако мало кто, как в Америке, так и за ее пределами, осознает, что такое дисциплина, и еще меньше людей понимает, почему она так необходима.
Когда парень идет в армию, он оставляет свой дом, причем часто делает это впервые в жизни. Вместе с домом он оставляет за спиной привычные табу, явившиеся результатом воспитания, привычки [278] уважительно относиться к мнению родителей и друзей. Между тем именно эти табу, присутствия которых в привычных условиях сам он не замечал, в значительной мере и управляли его поступками – регулировали его жизнь. Когда он оказывается в части, где корректирующее влияние дисциплины не на должной высоте, парень легко может расслабиться, позволить себе некоторые вольности и поблажки, стать неопрятным, вялым и неготовым к выполнению своего долга. Воинская дисциплина как раз и призвана заменить домашние табу.