Война конца света

Варгас Льоса Марио

Возле пансиона Приснодевы Благодатной – на стене висит объявление: «Без верхнего платья не обслуживаем»– он встречает молодого офицера с красным от загара лицом. Это лейтенант Пинто Соуза из его батальона. В Кеймадасе он всего неделю и еще не успел потерять свойственную новичкам восторженность. Лейтенанты подружились и по вечерам часто прогуливаются вместе.

– Я прочел ваш рапорт о том, что произошло в Уауа, – говорит Пинто Соуза, шагая рядом с Пиресом Феррейрой по направлению к лагерю. – Это ужасно.

Пирес Феррейра взглядывает на него, заслоняясь от солнца:

– Для тех, кто был там, – ужасно. Для бедного доктора Антонио Алвеса-в особенности. Но разгром в Уауа-детские игрушки по сравнению

с тем, что постигло Фебронио де Брито и полковника Сезара.

– Я имел в виду не гибель людей, а ваши отзывы об экипировке и вооружении, – уточняет Пинто Соуза.

– А-а, – мычит Пирес Феррейра.

– Не постигаю! Начальство пальцем о палец не ударило, чтобы исправить положение дел!

– Со второй и с третьей экспедициями случилось то же, что и с нами. Жара, колючки и пыль погубили солдат еще до того, как за них взялись мятежники.

Лейтенант пожимает плечами. Потрясенный разгромом своей роты, он, едва вернувшись из Жоазейро, чуть не плача сел писать этот рапорт: он мечтал, чтобы его печальный опыт пригодился товарищам по оружию, он во всех подробностях излагал, как зной, дожди и пыль превращают фланелевые мундиры и суконные штаны в настоящие припарки, а острые шипы каатинги рвут их в клочья; как солдаты, в кровь стерев ноги неудобной обувью, большую часть пути проделывали босиком. Однако главная часть доклада, написанная обстоятельно, четко, с полным знанием дела, была посвящена недостаткам вооружения: «Несмотря на высокую точность, винтовки системы Манлихер непригодны для использования их в условиях пустыни: стоит нескольким песчинкам попасть в казенную часть, как затвор заедает. Кроме того, при продолжительном ведении огня ствол разогревается, расширяется, а патроноприемник сужается так, что шестизарядные обоймы не проходят в него. По той же причине отказывает экстрактор, и отстрелянные гильзы приходится выбрасывать вручную. Кроме того, приклад, изготовленный из непрочной древесины, ломается при первом ударе». Лейтенант Пирес Феррейра не только писал об этом в своем рапорте-он кричал об этом на всех углах и говорил во всех комиссиях, куда его вызывали. Ну, и что изменилось?

– Поначалу я думал, что мне просто-напросто не верят, – говорит он, – считают, что я пытаюсь оправдаться, снять с себя вину за разгром отряда. Потом понял, почему начальство ни черта не делает и делать не собирается.

– И почему? – спрашивает Пинто Соуза.

– Потому что тогда придется переобмундировывать всю бразильскую армию, она вся – в сукне. Куда девать солдатские башмаки? На помойку? А «манлихеры»-в море? Годятся они или не годятся, с вооружения их никто не снимет.

Они уже подошли к расположению 3-го пехотного батальона-его палатки и бараки стоят на правом берегу Итапикуру, почти у городской черты, тянутся вдоль красноватой кромки отмели, вдоль огромных темных валунов, у подножия которых плещутся зеленовато-черные воды реки. Солдаты уже ждут лейтенанта: развлечений-никаких, и потому посмотреть на телесное наказание сбегается вся рота. Рядовой Келуз, раздетый до пояса, стоит в кругу потешающихся над ним товарищей и со смехом переругивается с ними. При появлении офицеров все подтягиваются и замолкают и в глазах у Келуза, как ни старается тот сохранить нагловато-шутовское выражение, лейтенант замечает ужас.

– Тридцать розог, – говорит он, заглянув в батальонную сводку. – Порядочно. Кто тебя наказал?

– Полковник Жоакин Мануэл де Медейрос, господин лейтенант, – бормочет Келуз.

– А за что? – спрашивает Пирес Феррейра, натягивая на правую руку кожаную перчатку, чтобы не натереть пузырей на ладони. Келуз моргает, переминается с ноги на ногу, косится по сторонам. Солдаты посмеиваются, перешептываются.

– Да ни за что, господин лейтенант, – наконец выдавливает из себя Келуз.

Пирес

Феррейра вопросительно смотрит на стоящих вокруг солдат.

– За попытку изнасиловать горниста 5-го полка, – брезгливо морщась, говорит Пинто Соуза. – Мальчишке еще и пятнадцати не исполнилось. Этого выродка Келуза застукал сам полковник Медейрос.

– Все было не так, господин лейтенант, все было совсем не так, – мотает головой Келуз. – Господин полковник неправильно меня понял. Мы просто купались в реке, вот и все. Клянусь!

– Вы просто купались, а горнист вдруг стал вопить и звать на помощь? – говорит Пинто Соуза. – Хоть бы уж не врал!

– А горнист тоже меня неправильно понял, – невозмутимо отвечает солдат, но, когда раздается взрыв хохота, не выдерживает и сам смеется.

– Ну ладно, раньше начнем, раньше кончим, – говорит Пирес Феррейра, выбирая прут, ординарец протягивает ему несколько штук. Он взмахивает прутом для пробы, и тотчас слышится густое жужжание, словно прилетел целый рой пчел. Солдаты пятятся. – Привязать тебя или выстоишь?

– Выстою, господин лейтенант, – побледнев, отвечает Келуз.

– Он у нас вообще парень стойкий, только до горнистов падок, – вполголоса замечает кто-то, и все снова хохочут.

– Ну, раз так, подставляй спину, держись за воздух, – приказывает лейтенант.

Сначала он бьет изо всей силы; спина Келуза краснеет, солдат шатается. Пирес Феррейра, слегка вспотев и задохнувшись, умеряет размах руки. Солдаты хором считают удары. На втором десятке алые рубцы начинают сочиться кровью, от последнего удара Келуз падает, но сейчас же вскакивает и, пошатываясь, поворачивается к лейтенанту.

– Премного благодарен, господин лейтенант, – говорит он заплетающимся языком. Лицо его мокро, глаза налились кровью.

– На здоровье, – отвечает тот, тяжело отдуваясь. – Мне, как видишь, тоже несладко, может, это тебя утешит. Ступай в лазарет, там тебе помажут спину. А к горнистам больше не вяжись.

Солдаты расходятся-одни окружают Келуза, которому на спину набросили полотенце, другие спускаются по глинистому откосу к реке, лезут в воду. Пирес Феррейра споласкивает лицо и руки, подписывает бумагу, удостоверяя, что экзекуция произведена, и продолжает разговор с Пинто Соузой-тот все выспрашивает о подробностях боя под Уауа и о рапорте лейтенанта.

– Винтовки старые или получены недавно?

– Старые. Из них стреляли еще в девяносто четвертом году, во время кампании в Сан-Пауло и Паране. Да дело ведь не в этом! Не годятся нам «манлихеры»! Их производят для европейских армий, а в Европе все другое-и климат, и природные условия, и хранят их там, и чистят по-другому.

В разных концах лагеря одновременно слышатся звуки горнов.

– Общий сбор? – удивляется Пинто Соуза. – С чего бы это?

– Начальство совсем ополоумело после пропажи «конбленов», – отвечает Пирес Феррейра. – Наверно, нашли воров и сейчас расстреляют.

– Да нет, наверно, прибыл военный министр-его ждут.

Они направляются к своему батальону, но там узнают, что велено собрать офицеров и 7-го батальона, и 14-го-весь командный состав Первой бригады. Они бегут в штаб бригады, расположенный на кожевенном заводе, в четверти лиги отсюда. В лагере царит непривычная суматоха, горнисты заливаются наперебой, так что невозможно определить, какие сигналы они подают. В мастерскую набилось уже несколько десятков офицеров-некоторых сигнал сбора застал во время безмятежной сиесты: они еще оправляют и застегивают мундиры. Командир бригады, полковник Жоакин Мануэл де Медейрос, взобравшись на скамейку, держит речь к собравшимся, но не слышно ни слова, потому что его голос заглушён дружным «ура», восторженными возгласами, здравицами в честь Бразилии и Республики. Кое-кто из офицеров даже подбрасывает в воздух фуражку.