Война крыш

Словин Леонид Семенович

Дорога была знакомой.

Камни вокруг шоссе сбегали вниз. Хвоя уходила вверх. Шоссе петляло среди камней. Выше оставались высаженные людьми леса, белые распады…

Ни одной машины. Огромные валуны по обочинам.

Сбоку промелькнул знакомый скромный памятник. «Неаккуратному водителю? Неумелому полицейскому?»

Красные черепичные крыши еврейских поселений далеко на холмах. Мощные трейлеры на параллельном шоссе за саженцами. Арабские деревни вдоль дороги. Мусульманское кладбище с невысокими памятниками, округлыми,

серыми…

В Цаламон, построенной два года назад тюрьме, где Рамм отбывал срок, у Кейта работал друг. Тюрьма была необычной.

Тут отбывали наказание в основном жители Севера, кому оставалось до освобождения не больше 10 лет, не имевшие нарушений режима. 50 процентов заключенных составляли арабы. Остальные евреи, местные и репатрианты из СНГ.

Все порвали с наркотой, однако не хотели завязать окончательно. Тех переводили в другую тюрьму — в Ша-рок, Всеизраильский центр борьбы с наркоманией.

Из 15 израильских тюрем в Цаламон режим был самый «щадящий». Считалась четырехзвездочной гостиницей. Всем сидевшим в ней каждый месяц полагался 48-часовой отпуск.

По возвращении их проверяли на «остаточное зелье», чтобы наказать нарушителей.

Первое время отправляли на клизму. Кончилось это плохо. Зеки, мстя за унижения, убили начальника тюрьмы.

Теперь вместо клизмы они сдавали анализ, как все. Евреи и арабы — уголовники в тюрьме не враждовали, еще раз подтвердив, что у преступников нет национальности. Они вместе воровали и убивали. Даже террористические акты не нарушали преступного согласия, тогда как на воле люди готовы были разорвать друг друга…

Городки сменялись пустошами.

Колышимые ветром пыльные деревья. Сгоревшая, сухая, колкая трава. Кусты, похожие на камыши. За ними тянулись длинные, похожие на коровники, пакгаузы…

Кейта обгоняли сверкавшие лаком машины. Междугородные туристические автобусы престижных туров.

Серебристая «каролина» впереди долго не давала себя обойти. Наконец он вырвался вперед. Слоновых размеров дама за рулем жевала полуметровый батон-багет, начиненный овощами.

«Заколдованный круг — чем ты толще, тем больше хочешь есть. Ешь и снова толстеешь…»

И снова бетонные стены промышленных предприятий. Флаги каких-то обществ над воротами. Новые, только что нанесенные белым полосы на четырехрядном шоссе. Остролистные пальмы на разделительной полосе. Свалки разбитых машин. Серые заплеванные остановки рейсовых автобусов промзоны.

Через два часа он был уже за Афулой. Поднимавшаяся на ровном месте конусообразная Гар Табор, метров 900 высоты, выглядела издалека как огромный террикон.

Оставалось не так много. Кейт прибавил газку.

Тюрьма располагалась среди невысоких холмов, без стен, без вышек. Без решеток. Узкие окна камер выходили на Галилейские холмы.

Надпись на указателе шоссе гласила: «Тюрьма Цаламон».

Друг и коллега, заместитель

начальника, уже ждал его.

— Сотовый с собой?

— Да.

— Придется сдать, Юджин.

Внутри тюрьмы, как в самолете, действовали те же правила.

Сотовый положили в стенной сейф, заперли. Специальный лифт внутри стены отправил его на полку, в склад.

— Пошли. У меня сегодня не очень легкий день. Приехало начальство… Короче, сам знаешь. Сейчас тебя проводят к Рамму.

— Как он?

— Нормально. Срок кончает.

Рамму оставалось еще три года.

Короткое время Рамм был его осведомителем.

— Иди с ней, она отведет… — В дверях показалась женская головка. — Это Оснат. Юджин… — Он представил их друг другу.

Контролер выглядела совсем девчонкой. Она пошла впереди. Кейт видел складки жира под ее коленями, словно их перевязали суровой ниткой.

Внутри тюрьмы был двор. Множество парней слонялись по нему взад и вперед.

— В камере Рамма нет, — сказала девушка. — Или на тренажерах. Или в классе.

Тренажерный зал был пуст.

— Жарко. — Оснат словно извинялась.

Они прошли мимо библиотеки, там тоже никого не было.

У входа висел лозунг «Терпение ведет к успеху». «Знаменитый ивритский „савланут“. „Терпение“…

Какие-то шныри убирали территорию. Тюрьма за это платила.

— Как к вам устроиться? — спросил Кейт. — На воле устаешь как собака…

Рамма он увидел в классе парикмахерской в обществе других учащихся и двух женщин — преподавателей. Он расчесывал парик на манекене. Дверь во двор была открыта.

— Рамм!

Вор почти не изменился — улыбчивый, с веселыми глазами.

По жизни он был танцор и заводила. Любитель хорошо одеться. Сейчас на нем была форменная коричневая куртка с коротким рукавом, на спине стояли три буквы — инициалы Центрального управления тюрем.

— Юджин! И ты здесь?!

— Как видишь…

— За что?

— Следователя угрохал. Роберта Дова.

— Этого стоит…

— Ты зайдешь ко мне?

— С удовольствием.

— Я сейчас.

Они снова пересекли двор. Теперь уже вдвоем. В здании было прохладно. У двух телефонов-автоматов в холле болтали зеки, они расположились с большим комфортом на стульях.

Рамм открыл камеру своим ключом.

— Прошу…

— У тебя уютно.

Кровать, в углу за занавеской туалет, душ. Над столом висела доска с семейными фотографиями. Телевизор.

Телевизоры в камеры брали из дома.

Решетки на окне не было, но само окно было узким. Бежать через него было невозможно.

— Работаешь?

Тут шили спальные мешки для армии. Министерство обороны платило по обычным ставкам.

— Треть беру себе, наличными, треть — семье. Еще треть выдадут при освобождении. Что еще? Получил права парикмахера. В удостоверении Министерства труда не указано, что я окончил курсы в тюрьме. Отлично!