Война крыш
Шрифт:
— Сдается, с этим делом будет еще хлопот…
— Не думаю.
— Я взял аудиокассету с допросом Бориса. Он спрашивал твоего переводчика: «Может, сказать, что мы сбили замок молотком?» Советовался.
— А тот?
— Ты у своего переводчика лучше спроси.
— Спрошу.
— А что ты скажешь, если встанет вопрос об Амране Коэне? Жил ли такой человек на свете?
— Все будет в порядке, Шмулик. Адвокаты подпишут соглашения с прокуратурой — дело пойдет в архив.
— Мне звонил генеральный комиссар.
— Тут все глухо.
— Банки запрашивал? На их имена, на имена их подруг?
— Да, но счетов нет.
— Я к чему спрашиваю! Не догадываешься?
— Нет.
— Твой Боря в тюрьме в Беер-Шеве сегодня пытался покончить с собой. Порезал себе вены…
Борька лежал на высокой американской кровати у самого окна. Внизу в окно была видна часть тюремного двора, сбоку, за плоской крышей какой-то постройки, почти вровень тянулись уступы красной черепицы. Там были улицы. На закате тень от здания тюрьмы ложилась темным квадратом на асфальт двора.
Рядом с Борькиной койкой стояла передвижная капельница на колесиках.
Обстановка в тюремной больничке была нормальной.
Разрешалось выходить на лестницу курить, таская за собой капельницу. Рядом с решетчатой металлической дверью всегда курили несколько заключенных.
Болтали о том о сем.
Некоторые отбывали свои срока в Союзе тоже.
— В Израиловке сидеть — это санаторий! Жратвы на валом! Хоть жопой ешь! Ты бы на лесоповале погорбил…
Они привезли сюда лагерные песни.
Вечером пели негромко: «Тихо вечер за решеткой догорает…», «Еще не скоро я вернусь пешком…».
Похожий на гриб, крепкий невысокий дедок появился в больничке на другой день вслед за Борькой — рыжеватый, с облезлой, словно обесцвеченной бородой. Первые сутки проспал как убитый.
Один из пацанов объяснил:
— Ворина. Лет десять в стране мотает. В Союзе оттянул порядком. Кличка Старик.
— В законе?
— Был. Потом его землянули. Ребята рассказали.
Борька любил такие истории.
— Дело вроде было так.
Старик, тогда еще не старик, кончал срок. Их пригнали на новое место. Зима, север. Воры сидели у костра, мужики, как водится, прыгали на снегу всем табуном. Грелись. Ночью пришел еще этап. Мужики пошли к мужикам. Воры — к ворам. Мест у костра было ограниченно.
Один вор из прибывших обошел тех, которые грелись. К каждому присмотрелся. Подошел к Старику. Дернул от костра, сел на его место.
— Ну!
— Чего? Воры сидят. Ждут, что будет. И тот ждет, кто его двинул. Старик должен был замочить его тут же. Сесть на свое место. А утром подписаться на новый срок… Он не захотел.
— Струсил.
— Просто тот вор, который его дернул, почувствовал в нем слабину. Старик в этом месяце должен был освобождаться!
Борьке еще предстояло только знакомиться с этими людьми.
— А чего он здесь?
— С каким-то смыслом. Гнилой заход… Ложку заглотил.
— Ё-мое…
— Он уже их переглотал больше десятка. Теперь оперировать будут. У него и без того весь живот изрезан. Ты с ним осторожнее… Он тут хозяин. Не смотри, что старый. Для него лишить кого-нибудь глаза или, скажем, нос откусить ничего не стоит…
Старик выглядел нестрашным. Большей частью молча лежал на кровати или курил. Все так же молча. Персонал его знал, относился уважительно-осторожно.
С Борькой он ни разу не заговорил. Тем не менее Борька чувствовал к себе интерес старого вора.
Борька объяснял это тем, что он рэцах — убийца.
Старожилы еще помнили сидевшего тут знаменитого убийцу — он прибыл из Америки, чтобы замочить бывшего главаря израильской мафии Лос-Анджелеса, который последние три года жил в Тель-Авиве.
Рэцах, подойдя вплотную, спокойно расстрелял его в ресторане на Дизингоф, после чего спокойно удалился.
В отличие от Борьки, у того не было причин задерживаться в Израиле надолго.
Других убийц, кроме Борьки, в больничке не было.
Разговор со Стариком состоялся скоро.
Поздно ночью Борька вышел курить. В коридоре было пусто. В ординаторской сидел тюремщик, поглядывал в открытую дверь.
Борька засмолил вторую сигарету. Спать не хотелось.
В это время дверь палаты скрипнула. На пороге показался Старик. Несколько минут курили вместе.
— Тебе убийство шьют? — Голос у Старика был прокуренный. Звучал отрывисто, с напором.
Было очевидно, что Борька обязан ответить.
— Ну!
— В Иерусалиме, я так слышал.
— Да. Нищего. Амрана Коэна…
— Ты в сознанке?
— Да.
— Тогда проще. Можно спрашивать. Второй, с тобой… Он тоже пацан?
— Да, Гия.
— Сколько ему?
— Шестнадцать лет и три месяца.
— Как же это вышло?
Борька снова понял, что должен ответить.
Он повторил то, что говорил на допросе переводчику.
— Мы пришли поискать денег. Открыли, вошли. В квартире никого нет. Стали искать…
Старик вор не спускал с него глаз. Слушал внимательно.
— Ну…
— Все тихо. Вдруг он появился. Поднял хипеж.
— Хипеж?!
— Точно! «Воры!» Закрыл дверь на ключ. Схватил молоток. У него, видно, подготовлен был на такой случай. Пришлось пару раз этим же молотком…