Война крыш

Словин Леонид Семенович

Петр держался скованно: в вопросах преступности его легко было разыграть. В отличие от его предмета — физики многое тут наживалось ногами, риском, перебитыми ребрами.

— Надо узнать, воровал ли он тут, перед тем как эмигрировать. Надо думать, визу ему дали без проблем…

Вскоре доставили материалы информационного центра.

Последний раз имя вора промелькнуло в сводках ГУВД почти 20 лет назад. Дерзкая квартирная кража была совершена днем.

Ванкоган снова тряхнул стариной.

Жулик

воспользовался тем, что хозяева квартиры были в отъезде. К дому подогнали машину лицензированной фирмы и вывезли все ценное, включая мебель. Машина стояла груженой, ожидая, пока вор закончит играть на пианино. Потом пианино тоже погрузили, отвезли на Москву-Третью. Для отправки малой скоростью.

Соседи опознали преступника по фотографии.

До этого особо опасный рецидивист по-крупному практически уже не крал. Жил в доме для престарелых на севере Костромской области. Все добытое барахло раздавал сожителям.

Однажды Ванкоган уехал в Москву и больше уже не вернулся…

В эту командировку Рэмбо поехал сам.

Президент «Лайнса» выехал поездом поздно вечером с Ярославского вокзала. Ночью он был на берегу знаменитого Галичского озера. Утром на станции пересел на междугородный автобус. Город находился в стороне от железной дороги.

«За это время я был бы уже в Хамамеде…»

Случайно попав на тунисский курорт, он потом еще несколько раз летал туда. Плавал, читал в номере пронинскую «Банду»…

Очередная серия у него и теперь была с собой. Читать в автобусе было неловко. Пассажиры ехали не отдыхать, везли тяжелые сумки, кто-то — похоронные венки.

Попутчики в автобусе поглядывали на него как на чужого.

Секьюрити Рэмбо — молчаливый афганец, погруженный в свои мысли, всю дорогу молча держался позади, не выражая внешне ни радости, ни уныния. При этом он ни на минуту не забывал работать мускулами — качал то живот, то бицепсы.

Порой Рэмбо напрочь забывал о его присутствии.

Городок, в который они прибыли часа через три, был из купеческих, старых. В центре были ряды и Красная площадь…

Такси они не увидели. Зато заметили иномарки. Несколько кавказцев, проезжавшие мимо, удивленно покосились в их сторону.

Тут тоже строили. Смотрели видео. Торговали. На витринах торговых палаток лежали товары, привезенные из заморских стран.

В милиции было пусто и тихо. Ничего нового для себя Рэмбо не узнал. Со времени, когда Ванкоган находился в доме для престарелых, почти весь личный состав тут обновился. Бывший участковый, обслуживавший стариков, скончался пару лет назад.

— Заснул на спине. А был, как водится, поддатый. Стакана четыре в нем уже сидело…

— Фамилия

Ванкоган ни о чем не говорит?

— Что-то не помню.

— Знаменитый уголовник, жил тут в доме для престарелых…

— А-а! Говорили старики. Из дома для престарелых краденое тогда на грузовике вывозили. Список изъятого на телетайпе стучали весь день: ножи, вилки, ложки, скатерти, зонты… Вам надо туда подъехать…

Последние километры добирались на допотопном «пазике», тряском, медленном. На остановках водитель с помощью рычага открывал и закрывал переднюю дверцу.

Певуче переговаривались пассажиры.

Рэмбо не открывал рта. Московская речь по сравнению со здешней, мягкой, звучала резко, чужой — как если бы он вдруг заговорил на немецком.

У дома престарелых никто не выходил.

Когда он и секьюрити поднялись к выходу, все замолчали, глядя в их сторону.

Цель их маршрута обозначил сломанный навес остановки рядом с обочиной. Дальше шла тропинка, протоптанная сквозь объеденный, беспризорный газон с редкими деревцами.

Тропинка вела к кирпичному зданию.

Дом престарелых помещался в бывшем монастырском корпусе — с маленькими окошками, окруженными наличниками.

Давно не беленное неухоженное здание. Пооббитые, намертво схваченные старинным неразгаданным раствором кирпичи. Тусклые окна, у подвала куча мелкого угля, привезенного на зиму.

Уныние, безлюдье погоста.

Находившимся тут вместе с Ванкоганом, если они попали сюда шестидесятилетними, сейчас должно было быть не меньше восьмидесяти.

Все же Рэмбо не пожалел, что приехал.

Он предпочитал получать информацию из первых рук.

У входа в дом престарелых никто им не встретился.

Темные коридоры. Свет из квадратных окон над дверями. Запах сиротства.

— Где заведующая?

Кто-то шел им навстречу.

— Все в столовой, милый. — Встречная оказалась старушкой в неслышных вязаных тапочках.

— А вы чего?

— Я ить иду…

— Мы с вами. Вы давно здесь?

— Считай, третий год.

— А есть такие, что тут лет двадцать?

— Не-е… Долго так не живут!

В столовой сидело несколько пожилых людей.

Заведующая — сухая, с серым лицом, в очках, — увидев чужих людей, встревожилась. Узнав, что приезжих интересует родственник, живший в доме для престарелых двадцать лет назад, оттаяла.

— Я тут второй год…

— А может, кто-то здесь проживает с тех пор? Мы хотели помянуть Яна Ванкогана…

Рэмбо выставил привезенные гостинцы: перец, московскую сырокопченую колбасу, сосиски.

— Как вы сказали? Ян?

— Ян Ванкоган…

Заведующая вышла. Вернулась через несколько минут.