Война мага. Том 4: Конец игры
Шрифт:
Эйвилль словно застыла, не пытаясь убраться с пути несшейся прямо на неё громады.
Потом — в последний момент, когда всё было уже поздно — вампирша закричала, дёрнулась, бросилась в сторону — напрасная попытка. Вырвавшись из тенет Эвиала, чёрное копьё расширялось; упырица взвизгнула, увидав совсем рядом отблеск агатовой брони — и её не стало.
Её не стало, но уцелел зелёный кристалл. Отброшенный далеко в сторону, он беспомощно вертелся там, пока его не подобрали совсем иные руки.
Руки крылатой девы Гелерры.
Но это случилось не сразу…
Мессир
Вернее, пытался это делать.
А ещё вернее — полз на боку, судорожно дёргаясь, словно уличный пёс с перебитой спиной.
Проклятая девка, грязная шлюха — обманула, обвела вокруг пальца, и кого! Его, многомудрого, составившего такой замечательный, со всех сторон идеальный план! Чуть совсем не убила…
Ну, последнее-то, конечно, ей не удалось. Чтобы прикончить мессира Архимага, надо кое-что поострее пары обычных клинков; но как же, проклятие, больно!.. Магия работает, однако всё имеет свою цену, и защищённость — тоже.
А теперь ещё и это чёрное чудовище, громящее всё на своём пути!.. Откуда, как, почему? Кто выпустил Западную Тьму на свободу, кто придал Ей такую форму, навсегда уводя из Эвиала?..
А ловушка-то его, как ни крути, сработала. Боги в заточении. И старые, и новые. Спаситель может сколько угодно опустошать Эвиал, твари Неназываемого сколько угодно пировать над пустой раковиной мира, но дело сделано. В главном он, Игнациус, добился успеха. Да, с последней частью замысла — поставить силу богов после их пленения себе на службу — возникли некоторые затруднения. Но чёрному шару некуда деться из Эвиала, а если он куда-то и денется — то раскрыть его невозможно. Поэтому он, Игнациус, спокойно уберётся куда подальше — может, и в Долину, почему нет? — где спокойно приведёт себя в порядок.
И займётся новым планом, куда лучше старого.
Теперь бы только поскорее выбраться отсюда.
Руки Игнациуса тряслись, слова заклятий не выговаривались — за спиной всё нарастал и нарастал грохот, чудовищный таран крушил всё вокруг себя, обращая в пыль самые крепкие казематы опрокинутой пирамиды.
Чародей тонко завыл, засучил ногами, задёргался, в ужасе пытаясь отползти ещё хоть на немного, ещё хоть на чуть-чуть, потому что он не может погибать так глупо, он, всех обведший вокруг пальца, во всём преуспевший, всех пленивший!
Чары вспыхивали и распадались. Слишком близко, тут уже полный хаос, ничего не работает, ничего!..
Но до самого последнего момента он всё бормотал и бормотал какие-то слова, пытаясь заставить сработать заклятье мгновенного перемещения — пока чёрная громада не пронеслась сквозь него, раздробив пол, стены и перекрытия и не обратив само тело Игнациуса в неразличимую глазом пыль.
Теперь Император мог ждать. Сделано всё и даже больше.
Огонь в его руке укажет путь. Именно туда, куда нужно. Не ему, конечно же —
Маяк горит.
Торопись, друг. Я могу ждать — я, но не Мельин.
— Что ты делаешь? — не выдержал давящей тишины Хедин.
Брат уже долго молчит. До этого — отвечал невпопад, порою негромко, сдавленно постанывал — словно сам у себя рвал больной зуб. Познавший Тьму чувствовал — Ракот где-то очень далеко, шагает по тропам, где никогда не пройти даже ему, Хедину, Новому Богу, остановившему Неназываемого.
Он с кем-то говорит, бывший Владыка Тьмы? На что он рассчитывает, там, где пасуют изощрённый разум и тонкий расчёт? Ведь ясно — чтобы открыть ловушку Игнациуса, ему, Хедину, потребуются годы. Придётся отказаться от телесной формы, развоплотиться, впитаться стенами, втянуться в них, сделаться их частью, поняв скрепляющие их силы, и только тогда…
— Здравствуй, мой Ученик, — вдруг ясно и чётко проговорил Ракот, вставая.
И грянул гром.
Разрушитель точно знал, куда нацелить чёрное копьё. Над Мельином призывно горела путеводная звезда, туда звал огонь в руке друга, туда вела натянутая нить. Ведь он не просто уводил Сущность из Эвиала. Оружие, скреплённое его кровью, несло с собой и Спасителя.
Непобедимого. Неуязвимого. Почти всесильного.
Но — несло!
Потому что даже Ему не сломить волю людей, умирающих, чтобы жили другие. И чтобы жили свободно, а не по указке каких бы то ни было сил.
Уходила кровь, с нею вместе уходила и боль. Оставалось только ясное понимание — что и как надо сделать.
Чёрная башня вобрала в себя и Смертный Ливень — последний шанс его Хозяйки показать, что в любом зле и любой злобе можно отыскать хоть искорку добра.
Правь на свет, Разрушитель. Правь на огонь, Кэр Лаэда. Не ошибёшься.
И последним усилием он вдавливает чёрное копьё тьмы в нагноившуюся рану Разлома.
Император видел, как всё совершилось.
В небесах над Мельином, над разверстой пастью Разлома, возникла исполинская тень. Тень громадного острия, иссиня-чёрного копейного наконечника, нацеленного прямо в бездну.
И в тот миг, когда блестящее антрацитовое навершие погрузилось в рану, словно скальпель хирурга, он услыхал спокойный голос Ракота:
— А теперь иди ко мне, мой Ученик.
Мир Мельина содрогнулся от края до края. Видимое из самых дальних краёв, чудовищное чёрное копье погрузилось в белую муть, заполнявшую Разлом. Броня Чёрной башни ломалась — ей нечего больше защищать, напротив, пришло время раскрыться.
Разрушитель знал, что это всё. Что его долг исполнен, что сейчас получит свободу Смертный Ливень и его Хозяйка тоже.