Война миров Z
Шрифт:
Трудно описать мои чувства в тот момент. Ярость проснулась в сердце, сила и смелость уничтожили стыд, как солнце прогоняет ночь с неба. Я вдруг понял, что боги мне благоволят. Медведь был послан, чтобы предупредить меня, а не убить. Тогда я еще не понимал причины, но знал, что должен дожить до того дня, когда эта причина мне откроется.
Следующие несколько месяцев я занимался одним: выживал. Я мысленно разделил горную цепь Хиддака на несколько сотен ти-тай. [56] В каждой ти-тай имелась зона безопасности — дерево или высокая плоская скала — место, где я мог спокойно поспать без угрозы нападения. Спал всегда днем, а ночью добывал себе пищу и охотился.
56
Ти-тай — зона.
57
По сей день неизвестно, насколько живые мертвецы полагаются на зрение.
Потеряв зрение, я приучился ходить, сохраняя неусыпную бдительность. Зрячие принимают ходьбу как должное. Почему же они спотыкаются о то, что прекрасно видят? Дело не в глазах, а в голове, в ленивом мыслительном процессе, испорченном годами зависимости от зрительного нерва. Для таких, как я, все по-другому. Мне с детства приходилось быть готовым к возможной опасности, ходить внимательно, следить за собой. Добавилась еще одна опасность, ну и ладно. За раз я делал не более пары сотен шагов, потом останавливался, слушал и нюхал ветер, иногда даже прикладывал ухо к земле. Этот способ никогда меня не подводил. Меня ни разу не застали врасплох.
— А ориентация на больших расстояниях не была проблемой? Вы ведь не могли увидеть нападающего за несколько миль.
— Благодаря моему ночному образу жизни, зрение не играло большой роли в охоте за мной, и любая тварь, находящаяся за несколько километров, была не большей угрозой для меня, чем я для нее. Не стоило беспокоиться, пока мертвяки не переступали порога некоего «круга обнаружения», определяющего максимальное расстояние чувствительности моих ушей, носа, пальцев рук и ног. В лучшие дни, при хороших условиях и благоволении Фудзин, [58] этот круг растягивался на полкилометра. В худшие — сокращался до тридцати или пятидесяти шагов. Такое случалось очень редко, только когда я по-настоящему гневил ками, хотя и не представляю чем. Зомби оказывали мне большую любезность, всегда предупреждая о нападении.
58
Фудзин — бог ветра.
Стоны, которые издавали мертвяки, завидев добычу, не только сигнализировали об их появлении, но и указывали мне направление, дальность и точное положение нападающего. Я слышал стон, несущийся над холмами, и знал, что примерно через полчаса один из живых мертвецов нанесет мне визит. В такие минуты я останавливался и терпеливо готовился к нападению. Клал на землю свой узел, разминал руки и ноги, иногда даже находил место, где можно тихо посидеть и предаться медитации. Я никогда не забывал поклониться и поблагодарить их за любезное предупреждение. Мне было почти жаль безмозглых тварей, которые проделали такой путь, медленно и методично, только чтобы окончить его с раскроенным черепом или разрубленной шеей.
— Вы всегда убивали врага с первого удара?
— Всегда.
(Делает взмах воображаемой икупасуй).
— Выпад вперед, никаких поворотов. Вначале я целился в основание шеи. Потом, поднабравшись опыта, начал бить сюда…
(Дотрагивается ребром ладони до впадины между лбом и носом).
— Немного труднее, чем просто отрубить голову, там толстая прочная кость, но зато уничтожается мозг,
— А если нападающих было много? Приходилось хуже?
— Да, вначале. Когда их стало больше, меня часто окружали. Первые битвы были… «нечистыми». Должен признать, я позволил эмоциям возобладать над разумом. Я был тайфуном, а не ударом молнии. Во время одной рукопашной в Токати-дакэ я прикончил сорок одного за сорок одну минуту. Потом две недели отстирывал одежду от телесных жидкостей. Позже, начав проявлять тактическую изобретательность, я стал призывать богов на поле боя. Уводил группы мертвяков к основанию высокой скалы, где мог проламывать им черепа, бросая камни сверху. Отыскивал даже утесы, на которые они могли взобраться следом за мной, не все сразу, вы понимаете, а по одному, а потом сбрасывал их обратно на острые выступы внизу. Я не забывал поблагодарить духа каждого камня, каждого утеса или водопада, который уносил их к тысячеметровому обрыву. К последнему способу я прибегал редко. Слишком долго и трудно было спуститься вслед за телом.
— Вы спускались за телом?
— Чтобы его похоронить. Я не мог позволить им осквернять поток. Это было бы… неправильно.
— Вы хоронили все тела?
— Все до единого. В тот раз, после Токати-дакэ, я копал могилы три дня. Головы всегда отделял от тела, обычно я их просто сжигал, но потом бросал в кратер вулкана, где гнев Оямацуми [59] очищал их от скверны. Я не до конца понимал, отчего это делаю. Просто мне казалось правильным отделить источник зла.
59
Оямацуми — повелитель гор и вулканов.
Ответ пришел накануне моей второй зимы в изгнании. Я проводил последнюю ночь в ветвях высокого дерева и собирался вернуться в пещеру, где провел предыдущую зиму. Только я устроился поудобнее в ожидании, когда меня убаюкает предрассветное тепло, как услышал звук шагов, слишком быстрых и энергичных для твари. Фудзин был милостив в ту ночь. Он принес человеческий запах. Я уже давно заметил, что живые мертвецы лишены запаха. Да, есть легкий намек на гниль, иногда довольно ощутимый, если труп давно разлагался или прожеванное мясо провалилось через кишки в нижнее белье. Но в остальном живые мертвецы отдавали «вонью без запаха», как я это называю. Они не потели, не мочились и не выделяли фекалии в обычном понимании. У них не было даже бактерий в животе и во рту, которые портят дыхание живых людей. К двуногому животному, которое быстро приближалось к моему дереву, это не относилось. Зубы, тело, одежду явно не чистили долгое время.
Было еще темно, и он меня не заметил. Я понял, что дорога приведет его прямо под мое дерево и тихо, осторожно приник к ветвям. Кто его знает, вдруг он враждебно настроен, безумен или даже недавно укушен. Я не собирался рисковать.
(Тут к повествованию присоединяется Кондо).
Кондо: Он свалился на меня, не успел я и глазом моргнуть. Мой меч полетел в сторону, ноги подогнулись.
Томонага: Я прыгнул ему на загривок, стараясь не причинить сильного вреда, но вышибить дух из его хлипкого, голодного тела.
Кондо: Он перевернул меня на живот, лицом в землю, уперев свой странный жезл мне в шею.
Томонага: Я велел ему лежать тихо, пригрозив, что убью, если он шевельнется.
Кондо: Я пытался говорить, хватая ртом воздух и кашляя, хотел сказать, что даже не заметил его и хочу просто идти дальше своей дорогой.
Томонага: Я спросил, куда он направляется.
Кондо: Я ответил, что в Немуро, главный эвакуационный порт на Хоккайдо, где мог еще остаться транспорт, какое-нибудь рыболовное судно или еще что… только бы добраться до Камчатки.