Война миров

Уэллс Герберт Джордж

— Вы не хотите сказать этим…

— Именно хочу. Я продолжаю. Мы у них под пятой. Я все рассчитал; я обо всем подумал. Мы, люди, разбиты. Мы мало знаем. Мы должны учиться, а потом уже надеяться на удачу. И мы должны жить и сохранить свою свободу, пока будем учиться. Видите? Вот что нам нужно делать.

Я посмотрел на него с удивлением, пораженный его решительностью.

— Да! — воскликнул я, — Вы настоящий человек. — И я стал жать его руку.

— Не правда ли? — сказал он, и его глаза заблестели. — Хорошо я все обдумал?

— Продолжайте, — сказал я.

— Но те, кто хочет избежать их, должны быть готовы. Я готов. Ведь не все люди, пожалуй, способны преобразиться в диких зверей? А нужно именно превратиться в диких зверей. Я потому и остерегался вас. Я сомневался в вас. Вы худой и тонкий; я ведь не знал, что это вы; не знал, что вы были заживо похоронены. Все люди, жившие в этих домах, все эти проклятые канцелярские крысы ни на что не годны. У них нет мужества, силы, гордости. А без этого человек труслив. Они вечно торопятся на работу, я видел тысячи

их. С завтраком в руке они бегут как сумасшедшие, думая только о том, как бы попасть на поезд, на который у них есть сезонный билет, боясь, что их уволят, если они опоздают. Работают они, не вникая в дело; потом торопятся назад, боясь опоздать к обеду; сидят вечером дома, опасаясь проходить по глухим улицам; спят с женами, на которых женились не по любви, а потому, что у них есть деньги. Жизнь их застрахована и обеспечена от несчастных случаев. По воскресеньям они думают о Страшном суде. Как будто ад создан для кроликов! Для таких людей марсиане прямо благодетели: чистые, просторные клетки, отборная пища, порядок, полное спокойствие. Пробегав на пустой желудок с недельку по полям и лугам, они сами придут и станут ручными. Даже еще будут рады. Они будут удивляться, как это они раньше жили без марсиан. Представляю себе всех этих завсегдатаев баров, сутенеров и святош, — мрачно усмехнулся он. — Среди них появятся разные секты. Многое я видел раньше, но ясно понял только теперь. Найдется множество откормленных глупцов, которые примирятся с новым положением; другие же будут мучиться тем, что это несправедливо и что они должны сделать что-нибудь. При таком положении, когда нужно на что-нибудь решиться, слабые и те, которые сами делают себя слабыми бесполезными рассуждениями, подпадут под влияние религии, бездеятельной и проповедующей смирение перед волей Божией. Вам, наверное, приходилось это видеть — это тоже следствие трусости. В этих клетках будут громко распеваться псалмы, гимны и молитвы. А другие, не такие простаки, займутся — как это называется? — эротикой. — Он замолчал. — Может быть, эти марсиане сделают из некоторых своих любимчиков, обучат их разным фокусам; кто знает, может быть, вдруг им жалко станет какого-нибудь мальчика, который вырос и которого надо зарезать?.. Некоторых они, может быть, обучат охотиться за нами…

— Нет, — воскликнул я, — это невозможно! Ни один человек…

— Зачем обольщаться? — перебил артиллерист. — Найдутся люди, которые с радостью будут делать это. Глупо думать, что не найдется таких.

Я невольно согласился с ним.

— Попробовали бы они за мной охотиться, — продолжал он, — попробовали бы только, — повторил он и замолк в мрачном раздумье.

Я сидел, обдумывая его слова. Я не находил ни одного возражения против рассуждений этого человека. До вторжения марсиан никто не вздумал бы оспаривать моего интеллектуального превосходства над ним: я — известный писатель по философским вопросам, он — простой солдат; теперь же он раньше меня понял положение, неясное для меня.

— Что же вы намерены делать? — спросил я наконец. — Какие у вас планы?

Он не сразу ответил.

— Очень приблизительные, — сказал он. — Что нам остается делать? Нужно придумать такой род жизни, чтобы люди могли жить, размножаться и в относительной безопасности воспитывать детей. Да погодите немного, я скажу яснее, что, по-моему, нужно делать. Те, кого приручат, станут похожи на обыкновенных домашних животных; через несколько поколений это будут большие, красивые, откормленные, глупые животные. Мы же, решившие остаться дикими, рискуем совсем одичать, превратиться в больших диких крыс… Вы понимаете, я имею в виду жизнь под землей. Я много думал относительно канализации. Понятно, тем, кто незнаком с ней, она кажется ужасной. Под одним Лондоном канализационные трубы тянутся на сотни миль; несколько дождливых дней — и при отсутствии в домах жителей трубы станут удобными и чистыми. Главные трубы достаточно просторны, воздуха в них тоже достаточно. Потом есть еще погреба, склады, подвалы, откуда можно провести к трубам потайные ходы. А подземные железнодорожные тоннели и метрополитен? Ну что? Вы понимаете? Мы составим целую шайку из ловких, сообразительных людей. Мы не будем подбирать всякую дрянь, какая только попадется. Слабых будем выбрасывать.

— И меня тоже выбросите?

— Ну вот, разве я стал бы разговаривать с вами тогда?

— Не станем спорить об этом, продолжайте.

— Те, кто останется, должны повиноваться. Нам понадобятся также здоровые, мужественные женщины — матери и воспитательницы. Только не сентиментальные дамы, строящие глазки. Мы не можем принимать слабых и глупых. Жизнь снова становится первобытной, и те, кто только в тягость, кто бесполезен, должны вымирать. Они должны вымирать. Они должны сами желать смерти. Преступление жить и портить расу. Они не могут быть счастливы. Кроме того, смерть не так уж страшна; трусость делает ее страшной. Мы будем собираться вместе. Нашим округом будет Лондон. Мы даже можем выставлять сторожевые посты и выходить на открытый воздух, когда марсиане удалятся. Даже поиграть в крикет! Вот как мы сохраним нашу расу. Ну что? Возможно это или нет? Но обеспечить продолжение человеческой расы — этого еще мало. Для этого нужно стать просто крысами. Но мы должны спасти накопленные знания и еще увеличить их. Здесь выступают на сцену люди, подобные вам. Существуют книги, существуют модели. Мы должны устроить глубоко под землей безопасные места и собрать туда все книги, какие только достанем. Не романы и не стишки, конечно, а дельные, научные книги. Тут-то вот и понадобятся

люди вроде вас. Нам нужно будет пробраться в Британский музей и захватить все необходимые книги. Мы не должны забывать нашей науки; мы должны учиться как можно больше. Мы должны наблюдать за марсианами; некоторые из нас должны сделаться шпионами. Когда все будет налажено, я сам, может быть, пойду в шпионы. Дам себя словить, я хочу сказать. И, самое главное, мы должны оставить марсиан в покое. Мы не должны ничего красть у них. Если мы попадемся им на дороге, мы должны уступить им место. Мы должны показать им, что не замышляем ничего дурного. Да, я знаю, ведь они разумные существа и не будут истреблять нас, если у них будет все, что им надо, и если они будут думать, что мы просто безвредные черви.

Артиллерист замолчал и положил свою загорелую руку мне на плечо.

— В конце концов нам, может быть, и не так много придется учиться, прежде чем… Вы только представьте себе: четыре или пять их боевых треножников приходят вдруг в движение… Тепловой луч направо и налево… И на них не марсиане, а люди — люди, научившиеся управлять ими. Может быть, я еще увижу этих людей. Представьте, что в вашей власти одна из этих машин, да еще тепловой луч, который вы свободно можете бросать куда угодно. Вообразите, что все это вы можете контролировать. Что же значит перед этим то, что вы превратились ненадолго в гнома? Вот марсиане выпучат от удивления свои глазищи! Разве вы не видите их, не видите, как они бегут, задыхаясь, пыхтя, воя, к другим своим машинам? Везде что-нибудь не в порядке. И вдруг как раз, когда они налаживают что-нибудь, мы пустим тепловой луч — и человек снова овладеет Землей!

Пылкое воображение артиллериста, его уверенный тон, храбрость, которую он выставлял напоказ, на некоторое время убедили меня. Я без колебания поверил в его предсказание о судьбе человечества и в то, что планы его вполне осуществимы. Читатель, который сочтет меня слишком восприимчивым, полусумасшедшим, должен сравнить свое положение с моим: он внимательно читает и рассуждает, я же должен был прятаться в кустах и всего бояться.

Мы беседовали об этом все утро, потом вылезли из кустов и, осмотревшись, нет ли где-нибудь марсиан, быстро направились к дому на Путни-Хилле, где артиллерист устроил себе берлогу. Это был склад угля при доме, и когда я посмотрел на ту работу, на которую он потратил целую неделю, — это была какая-то нора, ярдов десять длиной, которую он намеревался соединить с главной сточной трубой Путни-Хилла, — я в первый раз подумал, какая бездна между его мечтами и его силами. Такую дыру я мог бы вырыть в один день. Но я все еще верил в него и возился с ним над его норой до полудня. У нас была садовая тачка, и мы свозили ненужную землю за кухню. Мы подкрепились жестянкой консервированного черепахового супа и вином из соседней кладовой. Я даже отдыхал. Эта упорная тяжелая работа заставляла меня забывать об этом чуждом, странном мире. Пока мы работали, я обдумывал его проект, и у меня начали возникать возражения и сомнения; но я проработал все утро, радуясь, что могу заняться каким-нибудь делом. Проработав около часа, я стал высчитывать, как много нужно прорыть, чтобы достичь клоаки, — мы могли совсем не наткнуться на нее. Потом я стал недоумевать: зачем, собственно, нам нужно копать этот длинный туннель, когда можно просто проникнуть в сеть сточных труб через одно из отверстий с улицы и оттуда уже пробраться к дому. Мне казалось, что дом выбран неудачно и туннель слишком длинен. Как раз в то время, когда я начал сомневаться, артиллерист перестал копать и посмотрел на меня.

— Здорово поработали, — сказал он и бросил заступ. — Надо передохнуть немного… Я думаю, пора пойти понаблюдать с крыши дома.

Я настаивал на продолжении работы, и после некоторого колебания он снова взялся за лопату. Вдруг мне пришла в голову одна мысль. Я остановился. Он тоже перестал копать.

— Почему вы разгуливаете по лугу, вместо того чтобы работать здесь? — спросил я.

— Просто хотел освежиться, — ответил он, — Я уже шел назад. Ночью безопаснее.

— А как же работа?

— Нельзя же все время работать, — сказал он. И я понял, что это за человек.

Он колебался, держа заступ.

— Нам нужно пойти на разведку, — сказал он, — Если кто-нибудь подойдет близко, то может услышать, как мы копаем, и мы будем застигнуты врасплох.

Я не стал возражать. Мы вместе полезли на чердак и, стоя на ступеньке, смотрели в слуховое окно. Марсиан нигде не было видно; мы слезли на черепицы и соскользнули вниз под прикрытие парапета.

Большая часть Путни-Хилла была скрыта деревьями, но мы увидели реку внизу с зарослью красной травы и нижнюю часть Ламбета, красную, залитую водой. Красные вьюны карабкались по деревьям вокруг старого дворца; ветви, сухие и мертвые, с блеклыми листьями, торчали среди пучков красной травы. Удивительно, как быстро росла эта трава в воде! Около нас ее совсем не было. Здесь росли зеленый яркий лавр, альпийский ракитник, красный боярышник, калина. Поднимающийся за Кенсингтоном густой дым и голубоватая дымка скрывали холмы на севере.

Артиллерист принялся рассказывать мне, что за люди остались в Лондоне:

— На прошлой неделе какие-то сумасшедшие зажгли электричество. По освещенной Риджент-стрит и Серкусу разгуливали толпы размалеванных, беснующихся пьяниц, мужчины и женщины веселились и плясали до рассвета. Мне рассказывал об этом один человек, который там был. А когда рассвело, они заметили, что боевой треножник стоит недалеко от Лапгхэма, и марсианин наблюдает за ними. Бог знает, сколько времени он стоял там. Потом он двинулся к ним и нахватал больше сотни людей или пьяных, или растерявшихся от испуга.