Война на Свалке
Шрифт:
— Так ты, это, того… — Биал замялся, — Боишься?
— Да, боюсь! — с вызовом признался Шалфей. — Угораздило аборигенов именно сейчас объявить о своей треклятой независимости. Не могли годика три подождать.
— И что же было бы через три года? — машинально спросил Биал.
— Через три года у меня истёк бы двадцатипятилетний срок службы, — Шалфей поднял голову. — Я бы имел полное право уйти в отставку, или в обслугу перевестись, ну или в Адаун сержантом-инструктором устроиться. Да мало ли чего ещё мог. А тут, угораздило: аборигены взаправду воевать собираются.
Шалфей спрыгнул в окоп. Жаль, из-за тёмного забрала невозможно разглядеть лицо напарника, но, судя по интонации, он не шутит. Да
Окоп быстро обретает прописанные в боевом уставе очертания. Хлопая лопаткой, Биал уплотняет песок на бруствере. Ещё, наверно, придётся пенобетоном заливать. А то, ведь, до ближайшего дождя… Господи! Ну и дела!
Неужели и он сам лет через двадцать превратится в заводного солдатика, в дорогую игрушку для генералов? Как бы не лютовало командование, как бы не гоняло солдат на бесконечных учениях, но долгий, через чур долгий, мир портит армию. Среди тех, кто выбрал судьбу профессионального солдата, хватает карьеристов и желающих хорошо устроиться. Об этом не принято вспомнить, но, едва в систему Геполы с побитой мордой вернулся Первый крейсерский, около сотни рядовых и сержантов тут же уволились из десанта. А когда объявили о походе Первого ударного, ещё с десяток подали в отставку. Как говорится, крысы удрали с корабля. Неужели Шалфей жалеет, что не последовал позорному примеру самых трусливых. Или, Биал изо все сил хлопнул сапёрной лопаткой по рыхлому песку, самых умных? Остаётся надеется, что тревога была напрасной.
Над Изумрудной долиной со вселенским грохотом вновь прошло звено такшипов, но Биал даже не стал поднимать голову. Признание напарника породило ещё больше сомнений. Сапёрной лопаткой Биал подрезал неровность на стенке окопа. А ведь Шалфей прав: когда за спиной маячит офицер-посредник, а в поле рвутся учебные взрывпакеты, «воевать» и в самом деле легко и приятно. Остаётся надеется, что аборигены не доведут дело до греха, а послушно разбегутся по родным хатам.
Глава 6. Неизвестность
В забое, где-то в глубинах Свалки, маленькие лампочки едва разгоняют пыльную темноту. Заключённые с носилками и лопатами передвигаются молча, понурив головы, словно приведения. Каменная пыль кружится в воздухе над подорванной породой и оседает чёрной маской на потных лицах подневольных работников. Да и не нужно слов: за полгода каторжных работ Ланал с напарником довели одни и те же движения до полного автоматизма.
Прокладка туннелей ведётся дедовским способом. Местный инженер по кличке Прораб указывает куда копать. Двое заключённых пробивают пневматическими бурами в забое кучу дырок, аборигены наполняют их взрывчаткой и подрывают. После, когда пыль худо-бедно осядет, заключённым остаётся самая «квалифицированная» работа — с помощью лопат, кирок и носилок перетаскать извлечённый грунт в широкий туннель и высыпать его в длинные металлические тележки.
Ланал с напарником остановились в конце забоя возле кучи вывернутого взрывом грунта. Пластиковые носилки плавно коснулись земли. Не шиш ценность, но бить их ни к чему, только хуже будет. Заключённый по кличке Шлак, орудуя совковой лопатой, принялся нагружать носилки подорванной породой.
Точно четырнадцать с половиной секунд и носилки вновь полные. От рывка колотый камешек скатился с наваленной горочки. Ланал равнодушно проводил его глазами. Ну и чёрт с ним. На этот раз очередь Пылесоса идти впереди. Стараясь не задевать товарищей по несчастью, Ланал с напарником двинулись к выходу. Бесконечный цикл пошёл на очередной круг.
Сразу же после подъёма из анабиоза заключённых отправили на самую тяжёлую и тупую работу — копать туннели. По десять часов в день Ланал с напарником таскают носилки из забоя в широкий туннель и
Полгода Ланал таскает носилки на пару с Пылесосом, но как звучит его настоящее имя только Создатель ведает. Да и ни к чему знать. Ещё на Миреме Пылесос пытался закосить под психа, чтобы хоть так остаться в благодатных объятиях метрополии. Выл на Итагу, бросался на прутья решётки и лизал пыль под кроватью. Не помогло: его всё равно признали вменяемым и отправили на Свалку. Только дурную кличку заработал.
Пылесос фатально молчалив. Раз в месяц слово скажет и то, если ему на ногу кувалда уронить. Впрочем, оно и к лучшему: от безысходности и полного отсутствия хоть каких-то перспектив Ланал и сам почти разучился говорить. Не о чем.
Обращение так себе. Аборигены могли бы быть и по внимательней, но спасибо и на этом. На отдых дают ровно столько, чтобы не падать от усталости. Кормят хорошо, если «похлёбку» можно назвать хорошей едой. Раз в неделю предоставляют возможность ополоснуться водой. Индюк, местный тюремщик по фамилии Индан, сволочь порядочная. Власть проявлять очень любит. Ходит, смотрит, орёт почем зря. Впрочем, ко всему можно привыкнуть. Главное, не давать Индюку повода, ну а если дал, то стоять со смиренным видом и ничего не говорить, пока тюремщик не спустит пар.
Широкий туннель освещён не в пример лучше маленького забоя. У противоположной стены, на длинной скамейки, расселись охранники. Всего четверо аборигенов с пороховыми автоматами стерегут пятьдесят шесть заключённых. Но и этих мающихся бездельем лбов более чем предостаточно — бежать всё равно некуда. Ланал с напарником, подойдя к длинной стальной тележке, опрокинули в неё носилки. Ланал зажмурил глаза. Проклятье! Как ни старался, но всё же зацепил взглядом стенку на лево от входа в забой.
Бунт на Свалке обрушил мечты о будущем. Вместо надежд на освобождение и какого ни какого обустройства на воле пришла пустота, абсолютная бессмысленная пустота. Словно робот с топорной программой Ланал не живёт, а существует в промежутке между спальным вагоном и забоем. Но!
Недели две назад бог знает каким образом просочилась невероятная новость. Если верить слухам, над Свалкой завис Первый ударный флот. А значит бунту скоро конец.
Невероятное известие, щедро замешенное на самых причудливых домыслах, словно разбудило подневольных работников. Дошло до того, что заключённые отказались работать и потребовали разрешения создать профсоюз. Индюк, на удивление, сразу же пошёл на попятную. На первом же собрании официально избрали председателя профсоюза, двух заместителей и даже казначея. Но! В тот же день четверых активистов поставили к стенке и публично расстреляли из пороховых автоматов.
Ланала аж передёрнуло от свежих воспоминаний. Длинные очереди дважды перечеркнули тела активистов. На красных полинявших робах большими яркими пятнами выступила кровь. Активисты рухнули на пол и ещё какое время тихо стонали и слабо шевелились. Однако аборигены цинично дали тяжело раненым истечь кровью и умереть. После этого страшного события на стене на лево от входа в забой остались маленькие воронки от пуль, а на полу большие бурые пятна.
После расправы над активистами пришёл страх перед будущим. Пусть аборигены обращаются с заключёнными относительно неплохо, но упорно отказываются отвечать на какие-либо вопросы. Индюк либо орёт, либо смотрит на подневольных работников как на пустое место, либо сразу тычет дубинкой в живот. Плакаты по ТБ и то больше внимания получают. Пятьдесят шесть заключённых зависли между небом и землёй. Мирем отказался от них, а Свалка так и не приняла.