Война начинается за морем

Мураками Рю

Окна палаты выходят прямо на церковь. Отсюда не видно ни огромного парка, ни центральной площади. Вокруг церкви суетится народ, нарядные дети в новых костюмчиках ждут, когда тронется с места главное украшение праздничного карнавала: десяток разукрашенных повозок.

Когда-то и он участвовал в таком шествии… Давно это было: тогда он, кажется, едва научился ходить… Или нет, все-таки это было позже? На самой повозке был укреплен огромный венец, коза на глиняной подставке и букет цветов из каучука (он тогда перетрогал руками все что можно).

Деревянные колеса были украшены резьбой. «Орнамент… по-моему, это были листья».

За козой бежала какая-то плюгавенькая собачонка и все лаяла. Он вообще-то побаивался собак, но в тот день ему было совсем не страшно. Мать шла рядом и без конца фотографировала его. Фотоаппарат одолжила бывшая школьная подруга, что жила неподалеку. «Она шла чуть позади, все щелкала и щелкала затвором фотоаппарата и почему-то улыбалась… А потом оказалось, что вся пленка испорчена. Отец тогда еще сказал ей, что, мол, доверь тебе технику — и то никакого толку не получится. А почему на празднике не было отца? Минуточку… да, его не было. Может, срочная работа? Хотя вряд ли: в праздник никто не работает, разве что врачи. А может, он и был с нами, только я забыл… Если только он уже тогда не был болен».

Он тянул эту повозку вместе с другими детьми, даже не понимая, что происходило на самом деле. Ему запомнилось только, что вокруг было очень-очень много народу, а он все искал глазами лицо матери. «И, кажется, в тот год не было рыбы… Кстати, говорят, сегодня привезли исключительный экземпляр».

Он внимательно осматривает повозки, что стоят у церковной паперти, и узнает некоторые из них. Дети в упряжке все в атласе, с воротничками-жабо; девочки в платьях, расшитых жемчугом. «В прошлом году я шил такие же…» Но повозки с козой среди этих нет. Девочки с прикрепленными к спинам крыльями толпятся вокруг гигантской пчелы на цветке; вот какая-то птица на фоне золотого солнца, аллегория Запада, пальмы, экзотические фрукты, самолет-«кукурузник», а вот сказочные герои, голова негра, рыба, святой в окружении ангелов…

Сдавленный протяжный стон заставляет его побледнеть от страха. Молодой человек резко оборачивается. Нет, это не мать, а та женщина, что лежит на средней кровати. Ее тело сводит судорога, она мечется на подушках, а на губах выступает белая пена. На шее женщины вздувается синяя вена… «Она захлебнется в собственной рвоте!» Молодой человек бросается к специальному звонку. Врач предупреждал его о возможности таких приступов у его матери. Изо рта женщины показывается тонкая коричневая струйка, которая быстро заливает повязки на шее. Женщина испускает душераздирающий стон, который переходит в предсмертный хрип…

Молодой человек давит и давит на кнопку звонка. Старуха больше не двигается, ее глаза широко раскрыты, удивительно еще, как они вообще не вывалились! На лбу у нее выступают крупные капли пота, из носа сочится кровь. А врача все еще нет. «Ох, хоть бы мать не вздумала сейчас проснуться! Ах, черт, и зеркало это еще…»

Пациентка, что лежит у входа,

срывает с лица марлю и отворачивается лицом к стене. Голова ее совсем уходит в подушку, но молодому человеку все равно хорошо видно, что женщина до крови закусила свою руку.

Наконец распахивается дверь, и на пороге появляется запыхавшаяся медсестра. Мигом оценив обстановку, она что-то кричит в коридор и куда-то убегает. Коричневая жидкость вытекает уже крупными сгустками и забрызгивает грудь и живот больной. Кровотечение из носа тоже не унимается. В воздухе медленно распространяется тяжелый запах человеческих выделений, смешанный с запахом медикаментов.

В палату влетает врач. Женщина стонет последний раз и затихает. Из ее ушей на подушку выбегает желтоватая струйка. Доктор внимательно осматривает тело и качает головой.

— Это вы, простите?..

Доктор отходит от постели умершей и направляется прямо к молодому человеку.

— Что?

— Извините, это вы звонили только что?

— Да, я.

— О, благодарю вас. Вы, наверное, сильно испугались?

— А позвольте узнать, вы всегда так долго не являетесь на вызов?

— Как, простите?

— Я про звонок. Вам всегда требуется так много времени?

— Ах, это… Нет, просто сегодня у нас половина персонала выходная. Но вы, конечно, не подумайте, что мы тут баклуши бьем… Слышали, наверное, что сегодня привезли огромную рыбу?

— Да, что-то было такое…

— В порту произошла страшная давка. Бригады «скорой» с ног сбились. Ранения, переломы, знаете ли… Так что постарайтесь и нас понять, хорошо?

С этими словами врач поворачивается к медсестре, которая в это время перекладывает труп с постели на каталку. Сестра улыбается и, придерживая мертвую за ноги, просит помочь сменить на койке простыни.

— Но меня все же беспокоит время… Я полагаю, что к матери… вы придете быстрее?

— Да вы что, по часам засекали, что ли?

— Нет, но мне показалось… Точно не скажу, но…

— Да поймите же наконец, что мы не автоматы появляться в ту же секунду!

— Да нет, вы меня не так поняли. Просто мне показалось, что вы долго шли. Конечно, я могу и ошибаться.

— Сестра примчалась через десять секунд. Вам, разумеется, это могло показаться очень долгим, а этой несчастной — так целой вечностью. Эти десять секунд были самыми долгими за всю ее жизнь… Мы, увы, бессильны что-либо тут сделать. Как врач, я не имею права говорить вам такое, но все же…

— Ради бога, извините. Я был просто потрясен… Теперь-то я понимаю, что все длилась сущие мгновения.

— Я вас уверяю, медсестре нужно не более десяти секунд, чтобы быть здесь.

Закрыть умершей глаза так и не удалось. Когда ее вывозят в коридор, огромные выпученные глаза напоминают глаза какой-то диковинной птицы.

— Да, кстати! Скажите, доктор, а сколько еще, по-вашему, проспит моя мать?

— Она скоро должна проснуться.

— А нельзя ли ей что-нибудь сделать от этих гнойников?