Война начинается за морем
Шрифт:
Взгляд типа становится совсем уж нехорошим.
— Пустите, я буду кричать!
— Да присядь ты!
— Отдайте палочку, или я позову кого-нибудь!..
— Ну что ж, зови! Зови, если хочешь. Ну давай, на счет «три»: раз, два…
С этими словами тип еще сильнее сжимает ей запястье. Женщина кривится от боли.
— Садись, кому говорят! Садись, и тогда получишь свою палочку! Чё, сынуля заждался?
Этот его смешок чем-то напоминает ей звуки, которые часто раздаются по ночам в саду. «Точно так же кричат гекконы у нас на заднем дворе…» Кресло, где сидит тип, залито то ли вином, то ли блевотиной,
— Садись, сука, а то такую палочку щас получишь!
И хоть бы один полицейский поблизости! Куда там: все ринулись к выходу сдерживать толпу.
— Хорошо, я сяду, только отпустите руку.
Тип тянет ее в кресло, и женщина подчиняется. Тот сразу же обхватывает ее за плечи и прижимает к себе.
— Вы обещали меня отпустить. Предупреждаю, я буду кричать!
Запах перегара становится невыносимым, и к горлу женщины подкатывает комок. Второй — тот, что с выбитыми зубами, — вдруг разевает рот, и оттуда несет острой гнилостной вонью.
— Сколько тебе лет, цыпочка? Ну, на тридцатник ты не тянешь… Кожа-то не фонтан… а ты далее не накрасилась! А глаза… глазки надо сделать побольше, слышь? У меня знакомая телка есть, так у нее тоже глаза не очень-то… Зато у моей бабы глазищи — во! Так что… подкрась мордашку, подкрась…
Несчастная женщина не в силах вымолвить ни слова. Пальцы гнусного типа уже у нее на шее. Она пытается позвать на помощь, но голос ее не слушается. Тип приближает к ней свою физиономию, кепка сваливается у него с головы… Пальцы больно защемили кожу на шее. Левой рукой ублюдок настойчиво раздвигает ей колени. Женщина отбивается изо всех сил. Совсем рядом она видит лицо второго мерзавца, но он больше не смеется. С ее ноги слетает туфля, и пальцы тотчас же попадают во что-то мокрое и липкое, наверно, пролитое виски. От боли, ненависти и отвращения ее всю трясет.
— Ты такая же страшная, как эти шлюхи из цирка. А я люблю хорошеньких сучек… Да ладно, сделай лицо попроще, слышь? Я не боюсь разъяренных старух! У меня много баб покрасивше тебя, ясно? А ты — дерьмо, вот что я скажу тебе, цыпа. И у такого дерьма, как ты, всегда дерьмовая кожа. От тебя воняет. Дешевой косметикой и ссаками твоего высерка… От тебя несет хуже, чем от бомжа!
Тип высовывает язык и касается им ее затылка. Пальцы его левой руки разрывают колготки между ног… Слышится негромкий треск.
Женщина чувствует, как по спине стекает его слюна. Прожектор выхватывает из полумрака взъерошенные волосы и лоб негодяя. Откуда-то снизу доносится звон тарелок. Шевелюра мерзавца застилает свет, но женщина все равно видит, как скачет и кривляется клоун на арене. Вдруг ее внутренности сворачиваются в клубок. Еще мгновение — и ее вырвет. Это ощущение ей хорошо знакомо по той давешней рыбалке. Пальцы мужчины попадают ей в рот, и она что есть мочи стискивает зубы.
— А-а-а, покусайся, покусайся! Если хочешь, можешь даже отхватить мне палец!
Палец до крови расцарапал ей язык. Она хочет закричать, и в тот же момент что-то холодное и кислое стремительно извергается из ее желудка…
— Слушай, где тебя носило? Я уже начал волноваться… Постой, ты бледная как… С тобой ничего не случилось?
Женщина протягивает сыну волшебную палочку и улыбается. Нет, с ней все в порядке. Просто она заскочила
— Отца не нашел?
— Интересно, как бы я это сделал? Я же все время проторчал тут!
Сзади раздается голос:
— Эй! Вы кого-то ищете? — Это тот самый толстомясый, что пил пиво из банки. — Он что, выходил на улицу? Тогда идите к клеткам — там увидите такого паренька… Его и спросите. Может, он чего-нибудь и видел… Зрение у него что надо — возможно, он заметил вашего старичка… То есть я ничего такого не обещаю… сами видите: толпа-с… И поосторожней, сами не потеряйтесь!
Посовещавшись, гвардеец с женой идут к клеткам. На улице потемнело, небо плотно затянуло облаками. С моря налетает влажный ветер.
А по направлению к порту все течет и течет нескончаемая масса народу. Людей так много, что они неотличимы друг от друга, и молодому человеку начинает казаться, что это не люди, а куклы.
Гвардеец с женой огибают цирк, и вскоре им попадается тот самый мальчишка, о котором говорил толстомясый. Длинным и острым ножом он режет огромный кусок сочащегося мяса. Его лицо, руки и даже шорты густо заляпаны кровью. Из-под ножа летят ошметки, шматки кишок, кровяные сгустки, и паренек то и дело вытирает руки о штаны. У него светлые волосы, что большая редкость для этих краев. «Метис, наверно», — думает молодой человек. С ним в школе тоже учился один метис — бледный, молчаливый и такой же белобрысый.
— Послушай-ка, у меня к тебе дело.
Мальчишка поднимает голову и смотрит равнодушно. На вид ему лет двенадцать-тринадцать.
— Мы ищем одного старика… дедушку вот этого мальчика. Минут двадцать назад ты никого не видел? Он в черном костюме. Видишь ли, мы потеряли его… конечно, в такой толпе трудно кого-нибудь разглядеть, но все-таки?
Мальчишка приоткрывает рот и задумывается. Его взгляд скользит сначала но женщине, потом переходит на мужчину и на ребенка.
Малыш, в свою очередь, не может оторвать взора от клеток. Толстые и частые железные прутья не позволяют зверям просунуть даже лапу Пол в клетках выстлан сырой почерневшей соломой. Крыши и стены сделаны из широких и прочных досок — на одной такой стене почему-то изображен тигр. Львов двое: самец и самка. Царь зверей испускает грозное рычание и внимательно следит за куском мяса, что держит в руке мальчишка. Малыш впервые в жизни видит так близко настоящих львов. С такого расстояния лев кажется бесформенной тушей с нарисованными глазами, ноздрями, пастью, гривой… И он совсем не похож на картинку из книжки.
— Это он сегодня не стал прыгать! — произносит малыш, указывая на льва.
— Он уже слишком старый, — тихо откликается мальчишка и бросает нож в жестяное ведерко. — Он родился, когда меня еще не было! Раньше-то прыгал как миленький, а теперь ни на что не годен. Да так со всеми бывает. У людей старики еще могут что-то делать, а у этих… Ах да! Видел я вашего папашу!
— Где?
— Я тут и сидел, а он просто подошел ко мне поболтать.
— И что же он тебе сказал?
— Он спросил, где, мол, слоны?