Война Симакова
Шрифт:
– Выбирать особо не из чего, – отметил обер-лейтенант.
Он подошел к шкафу с резными дверками и достал из него бутылку коньяка и шоколад.
– Откуда такая роскошь? – удивился Шильке.
Бутылка французского коньяка выглядела совершенно посторонним предметом для комнаты со столь спартанской обстановкой. Очевидно, данное помещение когда-то было приемной.
Обер-лейтенант сконфузился. Ему было немного стыдно перед господином полковником за свой скромный интерьер. Шильке поспешил разбить эту
– Как вас зовут, обер-лейтенант?
– Мартин, – обер-лейтенант протянул руку.
– Август, – ответил Шильке.
Мартин выдвинул стул из-за стола, но остался стоять в присутствии более высокого чина.
– Садитесь Мартин, – улыбнулся полковник.
В данной обстановке субординация ни к чему. Мы вроде собирались выпить.
Шильке прикоснулся рукой к пробке бутылки.
– Да, конечно, Август, – обрадовался обер-лейтенант.
Я достану рюмки.
Мартин полез в шкаф. Шильке снял кобуру. Сейчас он мог расслабиться, ничего не опасаясь. На столе появились рюмки и две тарелки, в которые Мартин положил шоколадные плитки.
– Прошу прощения за столь скромный стол, – краснея, пробормотал он.
– Все в порядке Мартин, – успокоил его полковник.
Первую рюмку выпили за победу Германии, далее за семью, за повышение по службе. С каждой новой стопкой разговоры полковника Шильке и обер-лейтенанта Мартина Грубе становились все откровеннее. Мартин жаловался, что управление тыла частенько забывает, что их роль в победе так же важна, как и роль передовых частей, что ведут кровопролитные сражения. Обер-лейтенант Грубе похвастал успешно проведенной не операцией по поиску диверсантов, выброшенных с парашютом для установки связи с партизанскими соединениями.
Шоколад на тарелках уменьшался пропорционально поднятым тостам.
– Господин полковник, могу я задать вам откровенный вопрос? – Мартин посмотрел Шильке прямо в глаза.
– Задавайте, Мартин, – ответил Шильке.
Но учтите, этот вопрос не должен касаться нашей победы в этой компании.
Мартин разочарованно вздохнул:
– Именно это меня и интересует. Я не совсем доверяю патриотическим истерикам Геббельса.
– Отчего же?
– Я руковожу гарнизоном этой станции почти с начала войны.
Мартин замолчал.
– Продолжайте свою мысль, обер-лейтенант, – попросил Шильке, довольно любопытно услышать альтернативный взгляд.
Глаза Мартина сверкнули.
– Так вот, я руковожу этим гарнизоном, – повторил Грубе, – и каждый день наблюдаю количество новых эшелонов на восток, и обратно. Но обратно идет бесконечное число разбитой техники и раненых. И мне, кажется, этому не будет конца! – посетовал обер-лейтенант.
– Конец, Мартин, обязательно рано или поздно наступает, – уверил его Шильке.
– Только чей это будет конец, знает только Бог.
Шильке
– Господин полковник, извините за прямоту, но мне кажется, это будет наш конец.
– Почему вы так решили, Мартин? – осторожно спросил Шильке.
– Вы видели глобус? – расстроенно спросил обер-лейтенант. Шильке кивнул.
Мартин пьяно рассмеялся:
– Конечно же, вы его видели, господин полковник, я не сомневаюсь, но вы не обратили внимания на одну деталь.
Шильке усмехнулся:
– Позвольте полюбопытствовать.
– Хорошо? – согласился Мартин.
Но давайте еще выпьем, что бы это не показалось столь пугающим.
Шильке и Мартин подняли тост.
Поставив рюмку на стол, Мартин подошел к кровати и вытащил из-под нее глобус. Мартин поставил его на стол, и повернул одной из сторон к Шильке.
– Вот, это Россия! – Мартин ткнул пальцем в глобус.
А это, Германия, это Европа.
Полковник с удивлением поднял глаза на обер-лейтенанта.
– Мы проиграем эту войну! – с уверенностью заявил обер-лейтенант.
Шильке был изумлен такой откровенностью. Он сам предполагал, что война может затянуться, но фантазии обер-лейтенанта переходили все границы.
Мартин уловил его сомнения. И что бы окончательно добить произнес:
– Взгляните внимательно, полковник, на глобус. Россия настольно огромная страна. Ее внутренние ресурсы велики. Помните великих полководцев Европы, их слава закончилась в этих черных холодных лесах. То же самое произойдет с нашей Германией.
Шильке изумленно слушал Мартина. Веко его левого глаза задергалось.
– Я помню, что говорил Бисмарк о русских, – нервно произнес он. Я не хочу верить в это.
Мартин разлил коньяк по рюмкам.
– Вам придется в это поверить, Август, и думаю, надолго это не затянется.
– Что вы прикажете мне делать, Мартин? – воскликнул Шильке.
– Убираться отсюда подальше и как можно быстрее! – пробормотал обер-лейтенант.
Напишите рапорт по состоянию здоровья.
– Я подумаю над этим, – тяжело произнес Шильке.
– Кажется, мы уже перебрали, – выдохнул он, проводите меня в мою комнату, – попросил полковник.
Здание ремонтного цеха, куда согнали Тимофея и других
военнопленных, представляло собой просторное помещение с окнами наверху. Стекла были разбиты, и холодный октябрьский ветер гулял под металлической кровлей, издавая причудливую песню. Сено, разбросанное по полу цеха, даже не давало того тепла, что давали временные бараки в пересыльном лагере.
Его было мало для всех, и бывшие бойцы принялись собирать по цеху остатки деревянной тары, чтобы развести костер.
Это было малейшей возможностью хоть как-то согреться.