Война: ускоренная жизнь
Шрифт:
По воспоминаниям Мансура Абдулина, зимой 194 243 годов на Донском фронте (когда замкнулось кольцо окружения вокруг 6-й армии Паулюса. — Авт.) бойцы батальона, где воевал и он сам, копали в плотном снегу норы, каждый на свой вкус и по своей комплекции. На двоих-троих тоже устраивали «ложе»: теплей было вместе.
«Слой мерзлоты над головой с успехом заменял нам бетонное укрытие, — сообщает он в своих записках. — Ноги же, укладываясь спать, мы всегда высовывали наружу на случай внезапного взрыва, чтобы можно было выбраться, если засыплет землей. Залезешь в такую нору и умирать не хочется. «Как, — думаешь, — уютно! Как хорошо!».
Но
«Утром мы потеряли солдата Гарипова Ахмета. Еще вечером вчера его видели наши ребята с котелком горячих углей. Его нашли уснувшим под плащ-палаткой, которую он сделал балаганчиком над котелком с углями. Угорел, бедняга.
Рядом в стрелковой роте тоже ЧП. После вчерашнего боя солдаты нашли в поле рядом с окопами круглую, как люк танка, дыру. Из дыры поднимался теплый запах жженого кирпича, как от только что сложенной и в первый раз затопленной печки. Дыра при дальнейшем исследовании оказалась входом в просторный отсек, наподобие горшка пяти-шести метров в диаметре, образовавшийся в результате взрыва фугасной бомбы. Глинистый вязкий грунт раздался от взрыва в стороны, спрессовался, как кирпич, и внутренние стенки «горшка» прожарились, только узенькие трещинки в них.
Самые бойкие и нахрапистые солдаты роты решили выспаться, «как у Христа за пазухой». Спустились туда восемнадцать человек и уснули навсегда: оказалось, что из мелких, но глубоких трещин продолжалось выделение окиси азота от взрыва. Ну кто мог знать о такой опасности? Знать могли шахтеры. Я шахтер, допустим. Найди я этот «горшок» — прекрасную спальню, я забыл бы, что я шахтер, — первым бы спустился захватить себе место. И когда ума наберемся?»
Дом для солдата
Согласно военной терминологии, землянка относится к категории сооружений для обогрева и хозяйственных построек. Она никогда не сооружается на переднем крае и не предназначена для укрытия личного состава от огня противника. Землянка предназначена для отдыха личного состава в тыловых районах, где нет или разрушены иные пригодные для жилья помещения. В землянках в тыловых районах также могут размещаться различные хозяйственные службы, склады, штабы, медицинские пункты, госпитали, прачечные, бани, мастерские и т. п.
Сооружения же, расположенные непосредственно на переднем крае, по той же терминологии полагается именовать блиндажами. Однако абсолютное большинство бойцов Великой Отечественной в таких тонкостях не разбирались и называли свои жилища на «передке» и так и этак, но чаще все-таки землянками, оставляя слово «блиндаж» для немецких построек.
«Землянки, или блиндажи — мы их так и называли, строили просто, — рассказывал топограф артдивизиона 312-й стрелковой дивизии Василий Фалалеев. — Копается яма, все равно как погреб, потолок перекрывается. Бревна повдоль, потом поперек — накаты называются. Чем больше их, тем лучше и безопаснее. В стене делаешь нишу, а с другой стороны блиндажа — выходное отверстие, «трубу», вот и печка тебе.
В Смоленской области, где нашей дивизии пришлось долго воевать, больше чем на полметра яму не выкопаешь, дальше вода. Тогда землей стены поднимаешь, перекрываешь так же — и готово. На пол
Здесь надо сказать, что примитивные сооружения, одно из которых описано выше, получили неожиданно уважительную оценку наших противников, представителей технически развитой, уже тогда привыкшей к комфорту Европы.
«Русские не строили блиндажей, они просто выкапывали землянки, на несколько человек каждая, на которые укладывались бревна, — пишет в своих воспоминаниях о войне офицер 252-й пехотной дивизии вермахта Армин Шейдербауер. — Это было примером поразительной способности русских к сочетанию импровизации с практичностью».
А вот пример более «цивилизованной», построенной практически по всем правилам, землянки, в создании которой принимал участие в декабре 1944 года механик-водитель тяжелого самоходного орудия ИСУ-152 Электрон Приклонский:
«Забит последний гвоздь и брошена последняя лопата мерзлого песку: небольшая, на двенадцать человек, землянка нашей батареи готова. Устраиваемся в ней быстро, но без паники.
В дальнем конце землянки — единственное оконце. Под ним — маленький квадратный столик на одной толстой ноге, которая крепко врыта в землю. Вдоль всей землянки — проход в виде углубления в земле, шириной в метр, глубиной в полметра. Слева и справа от прохода — земляные нары. На них — постель из толстого слоя хвойных лап, прикрытых плащ-палатками. Вход в землянку защищен тамбуром, дверьми служат две плащ-палатки. Печь — конечно же, незаменимая «буржуйка», установленная в земляной нише, слева от ступенек, по которым спускаешься в наше жилище. «И дом готов, и крыша есть». Хоть зимуй. (Порой печурки для землянок изготавливались из больших жестяных банок от присланной союзниками «рузвельтовской» колбасы. Трубу с пистолетный ствол — и мини-очаг готов. — Авт.)»
Любовь к большому количеству накатов была присуща на войне многим начальникам. Об одном из них, особенно «основательном», рассказал в своей книге «Наедине с прошлым» фронтовой журналист Борис Бялик. Описываемый им «отец-командир» служил в 44-й стрелковой бригаде, раз и навсегда отдал саперам приказ — на его землянке всегда, где бы она ни строилась, должно быть не менее пяти накатов — пяти рядов бревен каждое в обхват.
Иногда саперы пробовали убавить один накат, но не тут-то было! Спускаясь в новую землянку, начальник каждый раз проводил рукой по бревнам над входом: производил подсчет.
Этот его любимый жест и подсказал саперам способ облегчить свою жизнь. Они изготовили небольшой, вполне транспортабельный срез из пяти бревен и стали укреплять его над входом каждой новой землянки. В остальном они ограничивались одним накатом, засыпая его повыше землей. Эта рационализация так ускорила их работу, что ничего не подозревавший начальник не мог ими нахвалиться. Он говорил:
— Если бы все саперы походили на моих орлов — мы бы уже зарывались в землю за Одером!.».
Рядовому пехотному ване, также, как и ваньке-взводному, о пяти накатах, разумеется, и думать не приходилось — была бы хоть какая-то крыша над головой, и то предел мечтаний. Хотя курьезно-комические случаи происходили и с такими жилищами. Одну из таких историй поведал много повидавший на той войне и все же оставшийся жизнерадостным человеком Иван Новохацкий.