Война в Фивах
Шрифт:
— Ты лжешь!
Лицо царя побледнело, он сурово посмотрел на принцессу и сказал:
— Как вы черствы, вы совсем не ведаете, что такое горе и боль! Вы знаете, какое наказание полагается за оскорбление царя? Вам доводилось видеть, как женщину бьют плетью? Стоит мне только захотеть, и вы будете валяться в ногах моего нижайшего по положению воина и молить о прощении.
Царь долго смотрел на нее, пытаясь выяснить, какое впечатление произвела на нее эта угроза. Но принцесса лишь посмотрела на
— Мы из тех людей, к чьим сердцам не знает дороги страх и чью гордость не могут растоптать те, кто хватает с неба звезды.
Почему бы ему не пристыдить принцессу и не втоптать ее гордость в грязь? Разве она не пленница, которую он может низвести до положения рабыни? Однако эта мысль пришлась ему не по душе. Царь рассчитывал на более любезный поворот в разговоре. Его охватило разочарование, гордость оказалась задетой, а гнев усилился. Не выдавая своих чувств, он воздержался от желания унизить Аменридис и сказал не менее властным тоном, чем принцесса:
— В мои намерения не входит подвергнуть вас мучениям, и этого не случится. Воистину было бы странно истязать столь прелестную рабыню, как вы.
— Нет! Я гордая принцесса!
— Вы были ею до того, как попали в мои руки и стали пленницей. Я охотнее заключу вас в мой гарем, нежели стану истязать. Все решит моя воля.
— Тебе следует знать, что ты имеешь право решать за себя и свой народ, но твоя рука не коснется меня, пока я жива.
Царь пожал плечами, будто серьезно не воспринимал ее слова.
Но Аменридис продолжила:
— По традиции, унаследованной от предков, мы не принимаем пищу, пока не умрем с честью, если оказываемся в унизительном положении и теряем надежду на спасение.
Царь с презрением сказал:
— Правда? Однако я видел, как доставленные ко мне судьи из Фив падали ниц и ползали передо мной, взглядами моля о пощаде.
Лицо принцессы побледнело, и она не промолвила ни слова.
Царь уже был не в состоянии слушать ее, он испытывал горечь разочарования и не мог больше оставаться в каюте. Собираясь уходить, он сказал:
— У вас нет необходимости воздерживаться от пищи.
Он ушел разгневанный и подавленный и решил отправить принцессу на другой корабль. Однако как только гнев угас, царь, оставшийся наедине с собой в каюте, передумал и не отдал приказ.
18
К царю в каюту явился Гур и сообщил:
— Мой повелитель, посланники от Апофиса просят разрешения явиться перед тобой.
— Что им угодно? — спросил удивленный Яхмос.
— Они говорят, что привезли твоему высочеству послание, — ответил гофмейстер.
— Пусть войдут немедленно! — велел царь.
Гофмейстер вышел из каюты,
— Что вам угодно?
Главный из посланников ответил надменно с чужеземным акцентом:
— Командир…
Гур не дал ему договорить то, что он намеревался сказать, и заметил с присущим ему спокойствием:
— Посланник Апофиса, ты разговариваешь с фараоном Египта.
Главный посланник сказал:
— Война еще продолжается, и ее исход не ясен. Пока у нас есть солдаты и оружие в руках, Апофис остается фараоном Египта. Другого фараона нет.
Яхмос жестом дал Гуру знак молчать и обратился к посланникам:
— Говорите о том, ради чего вы пришли сюда.
Главный посланник сказал:
— Командир, в тот день, когда мы отступили из Фив, крестьяне похитили ее царское высочество принцессу Аменридис, дочь нашего повелителя Апофиса, фараона Египта, сына нашего бога Сета. Наш повелитель желает знать, жива ли его дочь или же крестьяне убили ее.
— Ваш хозяин помнит, как он поступил с нашими женщинами и детьми во время осады Фив? Он не забыл, как подставил их под стрелы сыновей и мужей? Стрелы разорвали их тела на куски, а ваши трусливые солдаты скрывались за ними.
Посланник резко ответил:
— Мой повелитель не уклоняется от ответственности за свои дела. Война — смертельная битва, и жалость способна привести лишь к поражению.
Яхмос с отвращением покачал головой и ответил:
— Наоборот, в войне противоборствуют солдаты, ее исход определяет сильный, а слабые страдают. Война для нас борьба, в ходе которой нельзя отказываться от жизненных и религиозных ценностей… поразительно, как он может спрашивать о дочери, если держится таких взглядов на войну.
Посланник высокомерно ответил:
— Мой повелитель спрашивает о ней по причине, которая известна ему одному. Он не просит пощады, да и сам не станет щадить никого.
Яхмос задумался, не понимая, какая причина побудила врага наводить справки о своей дочери.
Поэтому он произнес ясным голосом, в котором звучало презрение:
— Возвращайтесь к своему хозяину и скажите ему, что крестьяне благородные люди, они не убивают женщин, и что египетские воины считают ниже своего достоинства убивать пленных. Его дочь пленница и пользуется великодушием тех, кто пленил ее.