Война в небесах
Шрифт:
Нет, нет, господин мэр, я больше не могу обсуждать эту тему.
Когда министр наконец спровадил этих двоих, зловещие тучи все еще застилали политический горизонт. Браун покачал головой.
– Ясно как божий день, – пробормотал он, – нельзя допустить, чтобы еще хоть один человек поверил в этот треклятый камень. Ни в коем случае!
Глава 13Отказ лорда Эрди
– Вендсворт? [57] – удивленно переспросил профессор Пеллишер. – Зачем вы туда ездили?
57
– А вы не догадываетесь? – спросил сэр Джайлс. – Тогда вам ни за что не догадаться и о том, что там произошло. Я и объяснять не буду. Я так и заявил тамошнему начальнику, этому безмозглому борову! Он чуть не спятил, когда увидел.
– Да что увидел? Что вы там делали?
– Ладно, ладно, так и быть, расскажу. – Сэр Джайлс с удовольствием потер руки. – Конечно, я должен был предвидеть, как все выйдет, но у этой чертовой штуки сумасшедшая логика. Значит, так. Отправился я в Вендсворт… вы хоть знаете, что там такое?
– Ну, слышал… – неуверенно проговорил Пеллишер. – Кажется, там тюрьма?
– А еще гугенотский миссионерский колледж и курсы, где готовят барменш, – дополнил сэр Джайлс. – А как вы думаете, что бывает по утрам в Вендсвортской тюрьме?
– Парады? – растерянно предположил Пеллишер. – Завтрак? Богослужение?
– Все – мимо, – довольным тоном выпалил сэр Джайлс. – По утрам там исполняют приговоры, Пеллишер.
Я затем туда и ездил. Смертников не так много, нельзя было пропустить ни одного. Вы же знаете, Белсмер предоставил мне возможность экспериментировать с тамошним сбродом. Я получил от него бумагу и тут же отправился.
Рассуждал я примерно так: если этот чертов камень – своего рода точка встречи прошлого и будущего и одновременно – любое место на свете, то почему бы камню не перенести человека через момент его смерти? Но как узнать, когда человек умрет? Это можно сделать только в одном случае: когда момент этот точно известен, в случае казни. Даже в больницах никогда нельзя сказать наверняка.
Час – туда, час – сюда, к тому же больные – плохой материал, к этому моменту они перестают себя осознавать. А детина, которого должны казнить, прекрасно об этом знает.
Эта горилла, начальник тюрьмы, так и не сознался, дает он им наркотики перед казнью или нет. Но уж тому, которого я присмотрел, точно не давали. Мне нужен был рассудок незамутненный, пусть даже его там с наперсток. Мне попался какой-то слюнтяй-недомерок; отравил женщину, – она с ним сбежала, а денег у нее, видите ли, не оказалось. А может, еще что, я не помню. Я с ним поговорил до завтрака, намекнул слегка, дескать, не хочет ли он еще пожить и тому подобное.
Охранника из камеры убрали, разговор был откровенный. Не знаю, что эта скотина возомнила о себе, но от радости верещала минут десять, не меньше.
Я уж начал опасаться, сумею ли я втолковать ему идею: во-первых, сплошные слюни, во-вторых, мозгов-то нету. Но в конце концов справился, даже позавтракать заставил его поплотнее. Потом приперся капеллан и начал распевать ему о жизни небесной, но мой-то подопечный уже опять успел прирасти к жизни земной, и я для него значил больше целой оравы капелланов. Связали ему руки, но так, чтобы можно было камень держать, и я приказал ему вложить все силы в одно желание – выжить. Вышли из камеры. Целая процессия – впереди палач, следом приговоренный, за ним капеллан с начальником тюрьмы, ну, я, само собой, и еще
– Откуда мне знать! – выпалил возбужденный до предела профессор. – Он был мертвый?
– Да нет, я бы не сказал, что мертвый, – задумчиво ответил сэр Джайлс.
– Значит, живой! – воскликнул Пеллишер. – Значит, ему в самом деле удалось избежать смерти?
– Пожалуй, в некотором смысле он был живой, – сказал сэр Джайлс. – В полном сознании и все такое, только шея у него оказалась сломана.
Профессор Пеллишер так и застыл с раскрытым ртом.
– Вот так оно и было, – подытожил сэр Джайлс. – Шея сломана, как и положено, тело, так сказать, мертвое, а сам он – нет. Теперь-то я вижу, где ошибался. Я использовал понятие «продолжение жизни», и ему именно так объяснил.
Вот он эту формулу и всосал вместе со своим утренним кофе.
Но ни он, ни я не подумали, что для продолжения жизни надо бы организовать условия. Мы упустили обычные физические процессы. А сознание сохранилось, оно просто закрепилось там, в его теле, или где ему положено жить. Вот такой забавный результат, Пеллишер. Видели бы вы его глаза, когда он качался в петле…
– Ну и что же вы сделали? – перебил его профессор.
– А что тут можно сделать? Обрезали веревку, вынули его из петли, – сэра Джайлса все-таки слегка передернуло, – уложили в койку. Капеллан решил отложить дальнейшее воскресение, начальник тюрьмы отправился за дополнительными инструкциями, а я понаблюдал еще немного, никаких изменений не заметил и уехал. Так он и лежит теперь со сломанной шеей, только глаза живые. И проку от него никакого ни мне, ни кому-нибудь еще, будь он проклят, щенок слюнявый!
Пеллишер беспокойно заерзал в кресле.
– Меня это пугает, – проговорил он. – Хорошо бы понять, что это было.
– Она самая, Первоматерия, – кивнул сэр Джайлс. – Я и раньше так думал, а теперь совершенно убедился. Это – первооснова всего сущего.
– Но как оно работает? – спросил Пеллишер. – Как происходит воздействие? Хотя бы эти перемещения в пространстве?
– Камень ничего не делает, – немедленно отозвался сэр Джайлс. – Вы же видите, он не передвигает предметы.
Здесь иной принцип. Если вы в контакте с камнем, вам нужно выбрать место, захотеть оказаться там, совершить волевое усилие, войти в камень и выйти там, где вы хотите, потому что в нем – весь мир. Ну, напрягитесь, посмотрите чуть подальше собственного носа!
– Вы считаете, – медленно начал профессор, – что если установлен контакт, то даже обладая неполным знанием, можно… – он замолчал, не в силах сразу сформулировать мысль.
– Ну, ну, – радостно поторопил его сэр Джайлс, – давайте! Неужели катафалк вашего сознания не может добраться до крематория чуть побыстрее? Вы остановились на «можно». Что «можно»?
– Я подумал о Лондоне, – неожиданно продолжил Пеллишер. – Выходит, можно объяснить способ, которым он вернулся?
– Он… что? – резко спросил сэр Джайлс. – Что это вы несете, Пеллишер? Пондон вернулся? У него же нет камня.