Война в воздухе
Шрифт:
– Я не хочу бросать вас одного, Берт.
– Вы мне ничем не поможете, Эдна.
Последнее, что она увидела в сгущающихся сумерках, была фигура Берта в обугленной, почерневшей рубашке. Юноша стоял в грустной задумчивости, созерцая железные обломки и пепел покойного мотоцикла. Толпа зевак сократилась до полудюжины человек. Флосси и Грабб тоже готовились покинуть место происшествия.
– Выше голову, Берт! – крикнула Эдна с напускной бодростью. – До свиданья!
– До свиданья, Эдна!
– До завтра!
– До завтра, – откликнулся Берт, не подозревая, что объедет полмира, прежде чем снова ее увидит.
Берт принялся
– Как жаль, что все так получилось, – напоследок сказала Флосси, уезжая с Граббом.
Берт наконец остался почти в полном одиночестве – почерневший образ Прометея, подарившего огонь людям и от огня же принявшего проклятие. В голове Берта бродили расплывчатые мысли о том, чтобы взять напрокат тележку, каким-то чудом сделать ремонт, что-то выручить за единственную уцелевшую ценную деталь. С наступлением ночной темноты он понял всю тщету этих намерений. К Берту подкралась неприглядная правда и своей неопровержимостью остудила его пыл. Он взялся за руль, приподнял мотоцикл и попытался толкать его вперед. Сбылись худшие опасения: заднее колесо со сгоревшей шиной безнадежно заклинило. Оцепенев от горя, Берт постоял минуту, удерживая мотоцикл в вертикальном положении, затем, пересилив себя, сбросил обугленный остов в кювет, пнул его напоследок ногой, еще немного подумал и решительно повернул в сторону Лондона.
Он ни разу не обернулся.
– Все, доигрался! – произнес вслух Берт. – На пару лет о мотиках придется забыть. Прощайте, веселые деньки! Эх! И чего я не продал чертову колымагу еще три года назад?
3
Следующее утро застало компанию «Грабб и Смоллуэйс» в состоянии глубокого уныния. Владельцам недосуг было смотреть на плакаты, выставленные в лавке напротив, торгующей газетами и табаком: «Америка ставит ультиматум», «Англия должна принять бой», «Наше безголовое военное ведомство по-прежнему отказывается выслушать мистера Баттериджа», «Крупная катастрофа на монорельсовой дороге в Тимбукту». Или: «Война – вопрос нескольких часов», «В Нью-Йорке все спокойно», «В Берлине волнения». И еще: «Вашингтон по-прежнему молчит», «Что предпримет Париж?», «Паника на бирже», «Туареги в масках на королевском приеме под открытым небом», «Мистер Баттеридж принимает предложение», «Последняя ставка Тегерана». А также: «Явится ли Америка на войну?», «Антигерманский бунт в Багдаде», «Муниципальные скандалы в Дамаске», «Изобретение мистера Баттериджа достается Америке».
Берт невидящим взором смотрел на все эти заголовки поверх вывешенной на застекленной двери картонки с зажимами для насосов. На нем были вчерашние почерневшая фланелевая рубашка и остатки праздничного костюма. Внутри заколоченного магазина было настолько темно и тоскливо, что не выразить словами. Несколько прокатных велосипедов выглядели как никогда более укоризненно. Берт подумал об их выданных собратьях и неизбежных перепалках с клиентами после обеда, вспомнил о новом и прежнем домохозяине, о счетах и претензиях… Жизнь впервые показалась ему безнадежной борьбой против судьбы.
– Знаешь что, Грабб? Мне до чертиков надоел этот магазин, – коротко выразил он суть своих мыслей.
– Мне тоже.
– Моему терпению пришел конец. Я не хочу даже видеть клиентов и тем более с ними разговаривать.
–
– К черту коляску! В любом случае залога я не вносил. Хотя, конечно… – Берт повернулся к другу. – Сам посуди: мы топчемся на месте, терпим одни убытки… Запутались по самое не могу.
– И что ты предлагаешь?
– Подвести черту. Продать что можно за сколько дадут и свалить. Какой смысл цепляться за гиблое дело? Никакого. Это же глупо!
– Так-то оно так, – возразил Грабб, – да только прахом пойдет не твой капитал.
– Вовсе не обязательно идти прахом вместе с капиталом, – парировал Берт.
– Кстати, я не отвечаю за коляску. Не я ее брал.
– А тебя никто и не просит за нее отвечать. Решил здесь остаться? На здоровье! А я ухожу. Доработаю до конца понедельника – и фр-р-р! Понял?
– Бросаешь меня?
– Бросаю. Если ты решил остаться.
Грабб окинул взглядом магазин. Помещение явно утратило презентабельный вид. Когда-то оно сулило яркую надежду, новое начало, свежий товар и вероятность ссуды. А теперь… теперь один развал и прах. Очень скоро опять явится мясник – ругаться из-за витрины.
– И куда ты намыливаешься, Берт? – спросил Грабб.
Тот обернулся и смерил приятеля взглядом.
– Я много думал, пока шел домой пешком и потом лежал в кровати. Всю ночь глаз не сомкнул.
– Ну и? Придумал что-нибудь?
– У меня есть план.
– Какой?
– Да ведь ты решил здесь торчать.
– Если найдется что получше, то нет.
– Пока что это всего лишь идея. Ты вчера девчонок здорово насмешил своей песенкой.
– Как давно это было, – пожал плечами Грабб.
– А когда я пел, Эдна, добрая душа, чуть не прослезилась.
– Ей мошка в глаз попала, я сам видел. Но при чем тут твоя идея?
– При том.
– Да не-е…
– Дошло?
– Петь? На улице?
– Да, на улице. Не дрейфь! Как насчет турне по водным курортам Англии? Два юноши из благородных семейств – чисто хохмы ради. У тебя, кстати, неплохой голос, да и мой тоже не на дороге валялся. Я не видел еще ни одного пляжного певца, кого бы я не мог заткнуть за пояс. А уж напустить на себя лоск мы оба умеем. Ну как? Это и есть моя идея. Выберем песни получше, паузы в нужных местах. Все как вчера понарошку делали. Вот что мне пришло в голову. Программу раз плюнуть составить, раз плюнуть! Шесть песен – главная часть, одну-две на бис и речевку. Речевку я могу взять на себя.
Грабб все еще не мог оторвать взгляда от темного, унылого магазина. Он думал о бывшем и нынешнем домохозяевах, о том, как противно вести свое дело в эпоху, созвучную горькому крику, но только не детей, а среднего класса [1] . Откуда-то издалека послышались бренчание банджо и призывы выброшенной на берег сирены. Ноги сами собой ощутили нагретый солнцем песок, разум представил карапузов и щедрых по случаю отпуска родителей; дети толпятся вокруг певцов и шепчут: «На самом деле это настоящие джентльмены!» Дзынь, дзынь, дзынь – падают в шапку медяки, а иногда и серебро. Стопроцентный доход, никаких затрат, никаких счетов!
1
Аллюзия на роман социалиста Джона Спарго «Горький крик детей» (1906 г.). – Здесь и далее примеч. пер.