Война за Австрийское наследство. Часть 2. Первая Силезская война
Шрифт:
В те августовские дни 60-тысячная русская армия во главе с фельдмаршалом Минихом, перейдя Днестр, медленно продвигалась в окружении татарских орд к Хотину – оплоту османского господства в Молдавии. У села Ставучаны, в 13 верстах от Хотина, «московитам» преградило дорогу 80-тысячное татаро-турецкое войско бендерского сераскира Вели-паши, расположившееся на вершине невысокого холма с пологим склоном.
Ни обойти ее, ни отступить русские не могли. Утром 28 августа армия Миниха, образовав одно огромное каре, внутри которого поместился весь ее обоз, пошла на пролом, прямо на укрепленный вражеский лагерь. Яростные контратаки турок не смогли остановить надвигавшуюся на них живую крепость, ощетинившуюся штыками и рогатками,
Три дня спустя без боя сдался Хотин. А еще через полторы недели освобожденная от турок Молдавия просила принять ее под царский скипетр. Впереди перед Минихом открывались широкие перспективы. Он уже подумывал о завоевании Валахии, представлял себе, как его полки, перейдя Дунай, маршируют на юг, к Царьграду.
Громом среди ясного неба прозвучало известие о подписании австрийцами сепаратного мира, вызвав у фельдмаршала бурю негодования. Не желая отказываться от своих грандиозных проектов, Миних призывал Анну Иоановну не спешить с заключением мира, уверяя ее, что Россия в состоянии одна продолжать войну с султаном. «А если мир, все-таки, придется заключить, – писал он, – то не иначе, как взяв эквивалент за Хотин и Молдавию».
Карл VI был потрясен поступком своих генералов. Он объявил их предателями, принесшими в жертву туркам интересы христианства и честь императора.
Тем не менее, Карл ратифицировал договор. Другого выхода у него попросту не было. Оба виновника такого замирения по приказу императора были арестованы и преданы военному трибуналу. Надо отдать должное графу Нейпергу. Он ни единым словом не обмолвился на допросах о причастности ко всей этой истории наследницы престола и ее супруга. Имя Марии Терезии, фактически толкнувшей генерала на предательство, осталось незапятнанным. По окончании разбирательств Нейперга и Валлиса заключили в крепость. Первый был водворен в Глац, второй должен был доживать свои дни в одном из казематов Шпильберга.
Покончив, таким образом с войной, Карл VI в своем письме к Анне Иоановне слезно молил ее пожалеть его и сохранить старый союз и дружбу, которыми он очень дорожил. Император выражал уверенность, что Россия после взятия Хотина заключит иной мир, непохожий на тот, который получил он.
В одиночку продолжать затянувшуюся войну с турками в Санкт-Петербурге не решились. Там уже не думали ни о Дунае, ни тем более о Константинополе. Тяжелое внутреннее положение страны и осложнившаяся ситуация на Балтике из-за шведской угрозы требовали заключения если не резонабельного, то хотя бы какого-нибудь сносного мира.
Россия не имела в то время при султанском дворе своего постоянного представителя, а потому для ускорения дела ведение переговоров о мире было доверено все тому же маркизу де Вильнёву, французскому послу в Константинополе. И француз постарался на славу, быстренько уладив и этот вопрос. Меньше всего заинтересованный в отстаивании интересов царицы, он сделал все, чтобы лишить ненавистную ему Московию всех ее завоеваний.
В итоге по мирному договору, подписанному 18 сентября, Россия не получила ничего, никаких выгод, ради которых она начала эту войну. Как будто не было славной победы под Ставучанами, как будто российские флаги не развевались над Хотиным и Яссами, а армия Миниха не стояла на берегах Дуная. Обо всем этом предпочли не вспоминать. Как кость голодной собаке Вильнёв бросил Анне Иоановне кусок безжизненной степи с крепостью Азов. Да и то, царица обязана была срыть его укрепления и не иметь на Азовском море не только военные, но и торговые корабли. Окружение Анны Иоановны, состоявшее почти сплошь из иностранцев, пекущихся больше о своих собственных выгодах, а не об интересах государства, поспешило принять без всяких изменений представленный для ратификации договор. Все потери и жертвы России за четыре года войны оказались напрасны. У русских солдат украли их, добытую кровью и потом, победу.
Глава 2
Изменения
«Мне искренне жаль императора. Его обирают все, кому не лень», – так прокомментировал известие о Белградском мире король Пруссии Фридрих Вильгельм.
Осень 1739 года король, как обычно, проводил в Вустерхаузене, своем охотничьем замке в 70 километрах от Берлина. Фридрих Вильгельм любил поохотиться в окрестных лесах, но на этот раз он даже не притронулся к ружью. Старый недуг, мучивший его несколько лет назад, вновь дал о себе знать, превратившись в опасную «водяную болезнь». Старания медиков ни к чему не приводили. Состояние короля, впавшего в глубокую меланхолию, не улучшалось.
Рождественские балы и маскарады в Берлине в ту зиму из-за болезни его величества прошли скромно и сдержанно. Особенно невеселой и даже гнетущей была атмосфера при дворе. Часовые внутренних караулов иногда слышали по ночам глухой стук, разносившийся по пустым полутемным коридорам, и исходивший из королевских покоев. Казалось, будто сама смерть пришла за старым королем, и стучится своей костлявой рукой в дверь его спальни.
Стук и на самом деле был, и доносился он из комнаты короля, но происхождение его было, конечно же, совсем иным. Чтобы скоротать бессонные ночи в те нечастые моменты, когда боль отступала, Фридрих Вильгельм, увлекавшийся когда-то столярным ремеслом, вновь взялся за инструменты, что-то мастеря в своей спальне.
Его старший сын, кронпринц Фридрих, иногда наведывался в Берлин из своего любимого замка Рейнсберг, где он после женитьбы в 1733 году проводил большую часть своей жизни. Ему нельзя было делать это слишком часто. Ему нельзя было даже слишком часто справляться о здоровье отца. Его сыновняя озабоченность могла быть принята за озабоченность совсем другого рода.
Так прошла зима необычайно суровая для Пруссии. Яркая весенняя погода вдохнула, казалось, в короля свежие силы. Он все меньше времени проводил в постели, больше занимался государственными делами, которых за время его болезни скопилось немало. Все считали, что кризис миновал. Но Фридрих Вильгельм знал себя лучше.
27 апреля 1740 года, переезжая в Потсдам, в летнюю резиденцию, король, обернувшись, долго смотрел назад, на удалявшиеся башни и крыши своей столицы. «Прощай, Берлин, – проговорил он с грустью. – Я больше тебя никогда не увижу».
Действительно, в конце мая состояние Фридриха Вильгельма снова ухудшилось. Предчувствуя скорую кончину, старый король подготовил декларацию об отречении от престола в пользу своего старшего сына, 28-летнего кронпринца Фридриха. Утром 31 мая он лично зачитал ее тихим, дрожащим от слабости голосом, специально приглашенным для этого во дворец высшим генералам и чиновникам. Генерал Бредау громко слово в слово повторял за ним текст декларации, чтобы всем было слышно.
Сняв с себя бремя государственной власти, теперь уже бывший монарх пожелал посмотреть на строевые занятия своих гвардейцев-великанов. Собранные чуть ли не со всей Европы, рослые гвардейцы под бой барабанов и пение флейт совершали сложные перестроения на дворцовой площади, радуя своей выучкой и бравым видом взор старого короля. Они представляли собой цвет, элиту 80-тысячной прусской армии, прекрасно вымуштрованной и экипированной…
Взойдя на берлинский престол в 1713 году, Фридрих Вильгельм коренным образом изменил жизнь двора, столицы и всего королевства. Рачительный хозяин, бережливый и экономный до скупости, противник всяческой роскоши и изящных искусств, он не пускал, как отец, деньги на ветер. При нем составленная из разрозненных кусков Пруссия превратилась в крепкое государство со стабильными финансами и сильной армией, численность которой выросла с 47 тысяч до 80 тысяч человек, и уступала лишь армиям таких перворазрядных держав, как Франция, Австрия и Россия. И это притом, что по народонаселению Пруссия занимала лишь 13-е место в Европе.