Война за мир
Шрифт:
Сварог не мог не восхититься. Теперь он понимал, каким именно макаром Ольшанский заработал себе репутацию и, собственно, деньги: с каждым клиентом он говорил на его, клиента, языке… И теперь в речи Ольшанского появились отчетливые кавказские интонации, хотя и без всякого акцента.
Интересно, какие нотки появились у него во время матча Ольшанский – Сварог. Сам Сварог, по крайней мере, ничего неестественного в речах олигарха не заметил…
– Я мешаю? – деланно удивился Тенгиз. – Это мое кафе! Мои стол, лавки, еда. Я хозяин, а ты – гость, так почему не уважаешь
– Ну так и веди себя как хозяин! – резко наклонился вперед Ольшанский, и сталь в его голосе превратилась вовсе уж в дамасскую: – Ты зачем горы позоришь? Мы гости, дай покушать спокойно, поговорить, потом спрашивай!..
– Так ты ж не просто гость, – растянул губы в ухмылке Тенгиз. – Ты думаешь – денег дал, значит, дом твой. А я еще не сказал, что этот дом – твой.
– Ахмет взял деньги, – напомнил Ольшанский.
– Слушай, кто такой Ахмет? – всплеснул руками Тенгиз. – Директор? Владелец? Ахмет никто. Ты мог деньги дать кому угодно, и что теперь?
– Хорошо, – сказал Ольшанский. – Твое кафе – пусть остается твое. Верни деньги, и разойдемся.
– Э, что говоришь! Сначала дал деньги, теперь забрал… Потом снова дашь и снова заберешь? Так мужчины не делают…
А Сварогу вдруг стало невообразимо скучно. Боже мой, телевизоры во всю стену уличные телефоны в кармане у каждого второго, не считая каждого первого, отдельные дома, тачки вовсе уж умопомрачительные – ну чем не Америка? А дешевый наезд как был дешевым наездом, там им и остался…
– Мне не нужны твои точки вдоль трассы, – с нажимом повторил Ольшанский. – Ни еще одна, ни четыре, ни все девять. И эта, по большому счету, не нужна. Оставь ее себе… И деньги оставь.
Тенгиз задумчиво сдвинул брови.
– Ты странный человек, Сергей Александрович, – протянул он. – Кафе не нужны, деньги не нужны… А вот я человек бедный, я человек приезжий. Меня милиция останавливает, налоговая придирается, СЭС эта, чтоб ей провалиться, все время приезжает, чуркой нерусской на улице называют… Мне нужны деньги, Сергей Александрович.
– Чего тебе надо, Тенгиз, а? – устало спросил Ольшанский.
– Купи мои кафе. Клянусь, не прогадаешь.
– Не хочу, Тенгиз, – с ленцой только отобедавшего льва сказал Ольшанский. – Просто – не хо-чу И денег я тебе больше не дам. Я, видишь ли, не подаю.
– Ай, как нехорошо говоришь, – расстроился Тенгиз. – Я к тебе по-доброму с деловым предложением, а ты – «не подаю». Я не прошу подачек! Слушай, а можно я попробую тебя убедить?
– Ну? – без всякой заинтересованности сказал Ольшанский и налил себе еще коньяку.
– О, это правильный разговор! – тут же обрадовался кавказец. – Вот. У меня есть несколько доводов. Первый довод вон там, – короткий волосатый палец вытянулся в сторону мирно стоящей «Нивы». Тонированные стекла были чуть приопущены. – Точнее, там целых три довода. И все три калибра 7.62, и все три сейчас смотрят на нас. Еще один довод, – палец устремился в направлении крыши, – с СВД. Это очень меткий довод, он в Чечне работал. И смотрит он вот на него, – палец указал на Ключника. – Потому
Причем все это было сказано спокойно и неторопливо, словно Тенгиз скромно хвастался достоинствами своей забегаловки: туту нас, дескать, кухня, а тут, извольте видеть, сортир.
Ничего себе!
Даже Сварог такого не ожидал. Автоматы – это уже серьезно. Не для него, конечно, но – вообще, для ситуации…
– Послушай, мил-человек, – сказал Ключник, но вовсе не из-за спины Сварога, а откуда-то справа. Сварог изумленно замотал головой – а, вот где он! Телохранитель, оказывается, незаметно успел переместиться под прикрытие беседки и теперь держал Тенгиза на мушке, сам оставаясь недосягаем для возможных автоматных очередей. – Я ведь могу тебя свинцом накормить по самые гланды, прямо сейчас, и никакие автоматы не спасут.
Молодец, Ключник, даже Сварог не заметил, когда, в какой момент он совершил этот маневр…
– Спокойно! – поднял руку и громко сказал Ольшанский, обращаясь и к Ключнику, и к троице охранников, которые Тенгиза не слышали, зато увидели маневр начальника охраны и тоже схватились за оружие. – Мы сами разберемся!
Лана вот малость подкачала, от неожиданности грохнула выпавшей из пальцев вилкой о стол, но на лице сохранила все же полное равнодушие – не иначе, полагала, что не следует вмешиваться в игрушки взрослых дядь. (И правильно полагала, между прочим.) Как на столь милое сообщение отреагировал Ключник, Сварог не видел, тот находился за его спиной, а за спиной сейчас было тихо и покойно. И это было хорошо.
Больше же всего Сварог опасался неправильной реакции олигарха. Если тот сейчас взбрыкнет, станет качать права, вспомнит о своей олигаршьей неприкосновенности… Конечно, Тенгиз лишь угрожает, вряд ли он решится открывать пальбу, но если Ольшанский поведет себя глупо, то нервы горячих кавказских парней в «Ниве» могут и не выдержать. И пальцы на курках могут дрогнуть.
Но Ольшанский остался невозмутим. То есть настолько невозмутим, словно кавказец говорил самые банальные вещи. Словно кавказец действительно всего лишь хвалил кафе перед заезжими гостями: тут кухня, тут сортир… Выдержки олигарху было не занимать, и не с такими наездами сталкивался, должно быть. Вот только маленький, но гордый Тенгиз о том не имел ни малейшего представления.
Что ж, искреннее браво, олигарх…
– Это правильно, Сергей Александрович, – не очень уверенно сказал кавказец: реакция олигарха оказалась совсем не такой, какую он ожидал.
– В самом деле, Тенгиз, – сказал Ольшанский. – В конце концов, твое желание получить много-много денег на халяву вполне понятно…
Он согласно покивал доводам Тенгиза, потом, к немалому и плохо скрываемому удивлению хозяина кабака, подцепил вилкой немного салата, тщательно прожевал, прислушиваясь к вкусовым ощущениям. И вполне дружелюбно сказал: