Война за океан (др. изд.)

Задорнов Николай Павлович

Муравьев сказал, что надо подготовить народ к переменам и пусть узнают маньчжуры, что их власти конец.

Удога слушал с грустью. Он отлично понимал, чего хочет генерал. На долю Удоги опять выпадал тяжкий труд. А ему тоже хотелось бы подвигов и походов. Опять все не так получается, как самому хочется.

Муравьев часто становился с нужными ему людьми на равную ногу, но потом так же артистически ставил их на свое место.

«Дело есть дело, власть есть власть! Положение обязывает», — полагал он.

Назидательно

поговорив с гольдом, он ушел спать. Завтра — трудный день, встреча с тяжелым и всегда преисполненным замыслов Невельским. По приказанию Муравьева пароход пошел вперед на Мариинский пост, а Невельского велено срочно вызвать нарочным из Де-Кастри, куда он уехал встретить шхуну «Восток». Геннадий Иванович будет поражен, он еще не знает, что сплав прибыл благополучно, и по своей привычке, верно, терзается в ожидании.

На рассвете Муравьев снова вышел. Сменялась вахта. Перед уходом с дежурства Удога все-таки сказал Муравьеву, что Гао Цзо лжец и обманщик.

— Что же ты прежде мне этого не говорил? — ответил генерал с удивленным видом.

Удога, не простившись с губернатором, сел в шлюпку с казаками и отправился отдыхать. На баркас заступила новая вахта.

Муравьев и прежде заметил недовольство гольда. Но что поделаешь! Из дипломатических соображений надо было именно так поступить. Умный китаец, и сказал отчетливо: «На этой русской земле!» Это надо поощрять. И все слышали! А что торгаш прохвост, так это ясно как день божий. «Первыми, — полагал Муравьев, — к новому часто примыкают не только недовольные, но и прохвосты. В Европе — тоже… И у нас есть личности — согласны на что угодно ради выгод. Так что меня этим не удивишь, и я не могу рассуждать, как туземец».

Тишина. Голубые зубцы далекого берега поднимались из-за плывущих по реке облаков. Река бледнела, облака поднимались и уходили в ясную синь неба. Муравьев с бравым видом прохаживался по палубе. «Пароход, наверное, еще вчера пришел в Мариинск», — думал он.

— Вельбот идет, — доложил адъютант, в то время как губернатор смотрел с кормы назад и думал, сколь далеко растянулся караван и где теперь отставшие суда. Впереди генеральского баркаса река светла. Дул свежий морской ветерок. Берега реки, казалось, отступили. Весь штаб в сборе. Генерал и офицеры столпились у правого борта. Навстречу мчался парус по светлой и широкой поверхности реки.

— Встречают! — заметил Казакевич.

— Невельской! — торжественно сказал Муравьев.

Через несколько минут Геннадий Иванович был на палубе генеральского баркаса. Муравьев крепко схватил его в свои объятия, и они трижды поцеловались.

— Радость-то какая!

— С благополучным прибытием, — отвечал растроганный Невельской.

Все с интересом смотрели на этого быстрого человека с необычайно острыми глазами. Сам губернатор и все офицеры серьезно-торжественны, как у заутрени.

— Дорогой Геннадий Иванович, было время, когда я ждал вас в Аяне, —

воскликнул губернатор, — а вы шли ко мне на «Байкале». Нынче мы переменились ролями. Вы ожидали меня целых три года! И вот я явился, о чем рапортую вам, мой дорогой и неоцененный! Вот все, что я мог сделать! Семьдесят шесть судов прибыли благополучно в ваше вновь открытое царство…

— Ваше превосходительство…

— Нет, позвольте, позвольте… На этот раз уж не вы, а я вам буду рапортовать. Люди все живы и здоровы, ваше высокоблагородие. Две батареи конных казаков и девятьсот человек пехоты во главе с генерал-лейтенантом Муравьевым явились в ваше полное распоряжение…

Невельской даже растерялся от такой встречи. Слезы навернулись у него на глаза. Губернатор чуть ли не всерьез рапортовал ему. Он, кажется, шуткой прикрывал свое искреннее волнение.

— Николай Николаевич. — Невельской стал заикаться и схватил губернатора за пуговицу, чтобы хоть немного успокоиться. — Ваше превосходительство, позвольте вас… Я честь имею поздравить с открытием плавания по реке Амуру после стошестидесятилетнего перерыва… Вы… Неоцененный подвиг, ваше…

— Дорогой мой!

Снова начались объятия. Офицеры из свиты губернатора стали поздравлять Невельского, жали ему руки…

— У нас был слух, что маньчжуры собрали войско, чтобы не пропустить вас.

— Да, нас пугали, что через Амур цепи под Айгуном.

— Я не верил, но вы так задержались.

— Амур гораздо длинней, чем предполагалось. Какая огромная и роскошная река! Какая страна! Великолепное приобретение.

— Здравствуй, Петр!

— Здравствуй, Геннадий!

— Как же в Айгуне?

— Да все обошлось благополучно, и с амбанем расстались друзьями!

— Китайцы пропустили нас прекрасно! — заметил Миша Корсаков.

— Китайцы готовы всячески поддержать нас в борьбе против англичан, — серьезно сказал Муравьев. — Амбань мне так и сказал, что англичане их заклятые враги и что тут, мол, у нас цель одна и ум один. Очень благодарю вас, Геннадий Иванович, за подготовку лоцманов. От устья Уссури мы шли как по родной стране, нас всюду встречали, как своих. Россия вам будет вечно благодарна. От устья Уссури мы оказались как бы в России. Это поразительно, горсть у вас людей, а за три года при вашей бедности, крайней нехватке в средствах произведено такое влияние на такой огромной территории…

— Я сам не мог встретить. Узнав о прибытии эскадры и что война объявлена и не имея сведений от вас…

— Где эскадра?

— «Паллада» в Императорской гавани, ваше превосходительство, паровая шхуна в Де-Кастри и ждет…

«Отлично! Шхуна нужна!»

— …чтобы с вашими распоряжениями идти в Императорскую.

— «Оливуца»?

— Пошла на Камчатку с вашими распоряжениями. Транспорты «Двина», «Иртыш» и «Князь Меншиков» в Де-Кастри ждут прибытия сплава, чтобы везти войска.