Война за океан (др. изд.)
Шрифт:
«Но где же Березин? Ведь сейчас весь край залило водой на тысячи верст. Озера стоят на амурском льду. Сможет ли он перебраться через Кизи в такую распутицу? Сухари опять идут к концу, юкола и все эти туземные кушанья осточертели. Неужели что-нибудь случилось в Петровском? Нет сил ждать, я поеду ему навстречу».
Дверь отворилась, в юрту, нагнувшись, вошел Попов с инструментами, поставил их в углу. Он в полушубке, оброс бородой. Следом за ним вошли Чумбока и хозяин дома Еткун.
Николай Матвеевич, лежавший на кане, приподнялся.
— Описали
— Слава богу! — Офицер спустил босые ноги с кана. — А я, знаете, промерз, так валяюсь.
Попов развернул карту.
— Ну давайте сложим все вместе… Полюбуемся на труды. — Чихачев оживился.
Попов, исхудавший и насупившийся, блеснул глазами. Он полез в ящик, где хранились документы, и достал другие листы. Сдвинули подушки в сторону и на соломенной циновке сложили карту залива с островами и полуостровами.
С риском для жизни на лодке и по льду Чихачев и Попов добирались в самые отдаленные пункты с помощью Еткуна и Араски. Оба мангуна с любопытством смотрят на карту. В ней и их труды. «Если бы не они, еще месяц нам пришлось бы возиться, да и так хорошо не сделали бы», — думает Чихачев.
— Наш залив! — говорит Еткун, показывая себе на грудь, потом на карту.
— Настоящий Нангмар, — подтверждает седой и важный Араска, прозванный еще в прежние годы «адмиралом».
Он похлопал Чихачева по плечу.
— По этому случаю надо заварить свежего чая, — объявил Николай Матвеевич.
Жена Еткуна умела заваривать чай, чайник был, и вскоре вся компания расположилась на кане с чашечками.
«А сухари кончаются», — с беспокойством думал Попов, развязывая мешок.
Еткун безвозмездно кормил своих постояльцев юколой и жиром. В последние дни появилась свежая рыба. Нерпичье мясо было все время. В еде недостатка нет, но все опротивело, и без хлеба чувствуешь себя голодным. Попов и Чихачев сначала ели по четыре сухаря в день, теперь — по три.
«Наше время суровое, всем трудно, — думал Попов. — Одно слово — эпоха Николая Павловича!» Когда-то Попов гордился, что живет в такую эпоху, а теперь проклинал и эпоху и себя, что не вовремя родился.
Чихачев сказал, что решает ехать встречать Березина, да и надо узнать новости. Он полагал, что если в Петровском случилось что-нибудь, то узнает об этом в Кизи от знакомых туземцев. До прихода Попова он лежал и думами растравил себя. Противно сидеть тут со связанными руками. Его энергичная натура требовала нового дела.
— Чумбока, — обратился он к проводнику, — готовь собак и нарты, завтра едем с тобой встречать Алексея Петровича…
— А Василий?
— Василий Алексеевич останется тут, будет наблюдать за морем и судами.
Попову стало жаль, что Чихачев уезжает. Но все же это лучше, чем самому ехать. Очень тяжело было, когда Чихачев послал его в прошлый раз к Березину. Конечно, встреча с приказчиком, который везет провизию, приятна. Чем скорее встретишь, тем лучше. Но пусть уж сам Чихачев едет. Он помоложе. Да и весна — самая трудная пора…
И в то же время
Чихачев и Попов об этом между собой не говорили, но такая тревожная мысль была у обоих.
Вечером кипело в котле, сильно пахло нерпичьим мясом. За маленьким столиком Чихачев, Попов, Чумбока и мангуны играли в китайские карты. Чихачев уже постиг все тонкости игры и отлично разбирался в рисунках.
— Постой, брат, ты же ходишь неверно, — вдруг схватил он Еткуна за руку.
Тот резким рывком отдернул свою тонкую сухую руку и, мгновенно переменив карту, сунул на стол другую.
— Ты что? — выкрикнул Чихачев, меняясь в лице.
— Обман! Обман! — подтвердил Араска и выхватил карты у Еткуна.
— Тебе какое дело? — разъярился Еткун.
— Я же видел! Зачем жульничаешь! Нет, брат, без передержек, ты же талию ломаешь, — объяснял Чихачев, забывая, что его никто не понимает, кроме Попова. Сородичи кричали на Еткуна, тот на Чихачева, и Чихачев на него, и все по-своему. Кроме Чумбоки, слов никто не разбирал. Но все спорили так, словно отлично понимали друг друга. Чихачев разволновался, словно он не был наследником миллионного состояния, словно игра шла на большие деньги, а не на пуговицы, которые, правда, тут на вес золота. Чихачев доказывал про талию, а Еткун ссылался на каких-то злых духов, драконов видимо, как понял Чихачев.
В этот вечер карты долго щелкали о лакированный столик и долго не мог успокоиться косившийся на Николая Матвеевича хозяин. Игра кончилась, уже ели нерпу, а Чихачев пригрозил Еткуну:
— Смотри, я тебя отучу жульничать…
Но проигранные пуговицы отдал. А прошлый раз он выиграл собаку, очень хорошую.
Утром Николай Матвеевич и Чумбока выехали. Едва вошли в лес, как Чихачев увидел, что дорога совсем плоха. Чумбока зол. Он сам хотел бы домой, в стойбище Новое Мео. Иногда он думал, что вообще охотно бросил бы Николая. Только совесть не позволяет, а то поехал бы к своей хозяйке. Если бы ехать домой — Чумбока спешил бы. «А то ведь пойдем в Кизи, а потом опять обратно. А разве плохое питание — нерпа и рыба?» Чумбока прекрасно мог обходиться и этим. Он не разделял беспокойства Николая Матвеевича. Он еще вчера несколько раз говорил ему, что дорога плохая.
— Надо ехать, надо ехать! — твердил Чихачев.
«А зачем ехать? — думал Чумбока. — Пока лед пройдет, можно отдыхать и никуда не торопиться. Хозяева хорошие, дом теплый, живи в свое удовольствие. И Невельской не может нам ничего приказать и никуда не может послать». Чумбока надеялся, что, когда кончится съемка залива и настанет распутица, можно будет отдохнуть. Но вот Николай опять затеял новое дело. Опять все из-за сухарей! Конечно, плохо, что у него сухарей нет. Но разве без сухарей жить нельзя? «Вот как русские разбалованы — без сухарей обходиться не могут…»