Война за вечность
Шрифт:
— И вовсе не вся она покрыта зданиями, — воскликнула Флер, заражаясь страстным напором Армады. — И к тому же я не знаю, что ты подразумеваешь под «коммунистами». Их немного, настоящие коммунисты в последние две-три сотни лет — исчезающий вид.
Ответ Армады был холодным и рассудительным, как если бы спорила она с упрямым ребенком.
— Не стоит меня дурачить. Чтобы узнать коммуниста, мне достаточно его увидеть — а ты сама коммунистка. Каждый, кто работает в Мировом Правительстве, должен быть коммунистом.
— Боже всемогущий, — только и смогла недоверчиво вымолвить Флер, чем вызвала немедленный гнев Армады.
— И
Они рассмеялись вместе. Между молодой аристократкой с Бутте Манор и тощей дипломаткой со скромным земным происхождением образовалась странная связь.
Позднее Флер попыталась то ли защитить себя, то ли точнее сформулировать собственные взгляды — сама не вполне понимая что именно.
— Понимаешь, ты должна все правильно представлять себе — я не коммунист, а социалист, а это разные вещи. — Армада покачала головой, но Флер продолжала:
— Ты просто помни, что это вопрос крайностей. Если хочешь, вопрос той степени принуждения, которая должна быть применена к классу собственников, чтобы обеспечить разумное удовлетворение потребностей всех людей. Я лично всегда поддерживала идею смешанной экономики, находящейся под контролем выборной власти. Варианты централизованной экономики под управлением государства, которые ты имеешь в виду, остались в далеком прошлом. Они работали только во время войны, поскольку подавляли инициативу и права человека во имя необходимости. Это и не давало им развиваться. Нет, я верю в политические свободы, в свободу личности и определенный общественный контроль над жизненно важными секторами экономики.
Глаза у Армады стали круглыми, как блюдца.
— Ты что, в самом деле веришь в свободу? — спросила она таким оскорбительным тоном, что Флер горько подумала, как глубока пропасть непонимания между горцами и прибрежниками.
— Да, — сказала она наконец утомленно, — я верю в свободу. Даже если мои взгляды в родной Системе в настоящее время критикуют.
Армада с удивлением узнала о том, что среди масс рабов Социального Союза Земли жива идея свободы, в особенности политической свободы. Рогниус Кирк во время проповедей с кафедры церкви Христа-Космонавта Седьмого Дня рисовал Землю в совсем иных красках.
— Ну хорошо, — спросила наконец Армада, — если там и в самом деле существовали свободы, как ты говоришь, почему же они теперь подвергаются нападкам?
Флер вкратце поведала ей о кризисе Мирового Правительства, возникшем в связи с поставками хитинового протеина.
Ответ Армады был вполне типичен для мышления горцев.
— Почему же тогда не распределить его по справедливости? — поинтересовалась она. — Или вообще отказаться от него и просто быть самими собой? Все равно его недостаточно, чтобы дать бессмертие всем, и нельзя добывать его больше, чем мы сейчас. У нас сейчас максимальная производительность.
Когда Флер ответила. Армада погрузилась в долгое раздумье. Маячила перспектива войны с Космическими Силами, возможно, она уже шла, и ее семейство, ее народ оказался препятствием для остальной расы — горстка людей,
Она открыла новый пакет с фарамолом и достала крупинку.
Это было восхитительное вещество — неудивительно, что из-за него сражались миры. Флер заметила, что стала с нетерпением ждать очередного приема. Мягкое, прекрасное чувство контроля над собой, благополучия и силы вернулось сразу же, как только фарамол проник в кровь. Снова она забыла про боль и жажду. Но снова вернулось прежнее чувство вины, забавно — перед ней выросло лицо Тана Убу и его указующий перст. На этот раз Флер избавилась от него легче. Чтобы выжить, нужно принимать пурпурные зернышки. Другого способа нет.
На пятые сутки путешествие стало настоящей пыткой. Армада и Флер были истощены, ремни и пластинки, удерживавшие их, впились в тело. На плечах и бедрах Армады пролежни превратились в язвы. У Флер не хватало сил даже повернуть штурвал — она оставила это компьютеру. В тот день им не удалось найти хорошего вечернего восходящего потока, чтобы подняться повыше для ночного планирующего полета. Еще задолго до рассвета им пришлось разрядить батареи, чтобы удержаться над огромным водным пространством, смутно маячившим внизу в лунном свете, а затем начать крутить педали, отчаянно напрягая уставшие ноги и выжимая из обессиленных тел все, что можно.
С первыми лучами рассвета они обнаружили, что барахтаются над самой верхушкой поросшего лесом холма. Рельеф изменился, однако в предрассветной мгле трудно было сказать как именно. Впереди находился еще один холм, и в низких рваных облаках прятались верхушки нескольких высоких деревьев. Крутя педали изо всех сил, Флер видела, что им предстоит зацепить верхние ветви. Маячившие впереди темные контуры возносились над окрестным лесом на три сотни метров, и черные ветви готовы были вцепиться. Флер почувствовала, как замерло сердце. Вместе с Армадой они нажали на педали; малейшее касание о ветви — и крошечный аппаратик неизбежно рухнул бы вниз.
И тут стало ясно, что Флер полностью исчерпала силы. Даже фарамол не мог заставить ее ноги крутить педали, и, хотя Армада крутила пропеллер, они не набирали высоту, хотя и не теряли, но этого было явно недостаточно.
Вдруг из глотки Флер вырвался рев, крик вызова, хоть и на высоких нотах, — это открылись скрытые резервы, которых она и подозревать у себя не могла. Крик ее слился с воем Армады, и обе они, вопя, как коты в драке, как-то увеличили скорость. Но деревья приближались, и вдруг в последний момент порыв попутного ветра подбросил их на несколько спасительных метров.