Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)

Константинов Андрей Дмитриевич

– А вот когда мне читать? – взвился Владлен Владимирович.

– А с чего ты взял, что я именно и только тебя имела в виду? – мгновенно парировала мать.

– А… А кого тогда ещё? – обескураженно спросил «попавшийся» генерал, и Надежда Михайловна звонко рассмеялась. Боря тоже заулыбался, он посмотрел на раскрасневшуюся мать и подумал, что она очень красивая и совсем даже и не старая…

С этого разговора, наверное, и вошли по-настоящему в жизнь Бориса книги. Тем же вечером, после возвращения из кино, он попробовал «читать с воображением». У него как раз не очень

шёл «Том Сойер» Марка Твена – всё никак не мог «домучить» книжку. Теперь же Боря попробовал представить себе героев вживую, подарить им лица и голоса… И ведь получилось! Не сразу, но спрятанные в строчках люди стали вдруг оживать в голове у мальчика. Постепенно он научился слышать и видеть сквозь строчки, а иногда ему даже чудились запахи той, другой жизни…

Книги так быстро «зацепили» Борю, что родители только удивлялись. Мальчик, по-прежнему не тяготясь одиночеством, читал всё подряд. Он разваливался на большом диване, обкладывался книгами и… понятия «отбой» не ведал. Читал даже предисловия к каким-то техническим справочникам. У него появилась странная манера читать по нескольку книг одновременно.

Отец этого совершенно не понимал, считал, что сын дурачится, и даже пытался проверить Борю на предмет усвоения прочитанного – в том числе и по техническому справочнику. Результаты проверки генерала очень удивили. Сын подробно и толково пересказал куски из разных книг. А по справочнику забросал отца вопросами.

Надежду Михайловну же странная манера Бориса читать нисколько не тревожила. По крайней мере «как врач» она в этом ничего опасного не видела.

Правда, ограничивать Бориса в чтении всё же через некоторое время пришлось. Дело в том, что, как ни странно, любовь (скорее даже страсть) к книжкам нелучшим образом сказалась на успеваемости в школе. Боря как-то разом «просел» почти по всем предметам, за исключением литературы и истории. Да и, пожалуй, диктанты он стал писать лучше. А вот математика, физика, биология и даже физкультура…

В общем, кончилось всё визитом классной руководительницы Веры Васильевны к Глинским домой. И надо же как не повезло Боре: отец как раз дома был – редкий случай…

Родители долго пили чай на кухне с Верой Васильевной. О чём они говорили, Боря не слышал – его выставили за дверь кухни сразу же, но он понимал, что ничего хорошего этот визит, конечно, ему не сулит.

Его позвали, только когда Вера Васильевна собралась уходить, чтобы он попрощался с классной. Генерал подал учительнице плащ, она поблагодарила и, застегивая пуговицы, сказала, обращаясь, главным образом, к Надежде Михайловне:

– Это хорошо, конечно, что мальчик читает. Плохо, что он художественную литературу читает даже на уроках. И вообще, сверхобильное чтение воспитывает безволие.

Потом Вера Васильевна поправила очки и повернулась уже к Владлену Владимировичу:

– Я надеюсь, вы сумеете должным образом воздействовать на Борю. У него есть все данные, чтобы учиться не просто хорошо, но даже отлично. Только для этого нужно себя немножко заставлять. Вы, как человек военный, должны это понимать. Тем более что школа у нас хоть и английская, но требования

по остальным предметам – самые обычные, не завышенные… Вот в университетской…

Про «не завышенные требования» Вера Васильевна ввернула, разумеется, намекая на генеральские погоны Глинского-старшего. Мол, при ваших-то, товарищ генерал, возможностях вы могли бы отдать сына и в школу при университете. В своей же школе Боря был единственным «генеральским сынком», да и не просто «генеральским». В те времена о принадлежности к «знати» судили не столько по служебной даче, сколько по наличию на ней телефона. Так вот: на служебной даче генерал-лейтенанта Глинского телефон был. И об этом, разумеется, знала вся школа.

После ухода классной руководительницы в квартире воцарилась нехорошая тишина, которую прорвал шумный выдох Владлена Владимировича:

– Да, сынок, спасибо. Спасибо, что папин авторитет поддержал. Спасибо, родной. Теперь все учителя твоей английской, черт бы её подрал, школы будут говорить, что у генерала Глинского сын – двоечник. Сбрендивший на книжках урод!

– Влад! – сдвинула брови Надежда Михайловна.

– А что – Влад?! Что Влад?! Тут света белого не видишь, из командировок не вылезаешь, думаешь, хоть дома-то… Да! Крепкий, понимаешь, тыл…

У отца бешено задёргалось лицо, и Боря даже отшатнулся к стенке, испугавшись. Последнее время нервы у генерала Глинского явно «подсели». Он чаще, чем обычно, повышал голос, раздражался, мог и матом послать. Да и чаще обычного выпивал рюмку-другую за ужином. Борис тогда не знал, что это было связано с трагической гибелью маршала Неделина (того самого, спасшего мать) и ещё многих других офицеров и гражданских инженеров. Они погибли при взрыве ракеты на старте – погибли прямо на глазах у Глинского, уцелевшего воистину чудом. Неделин прямо со стартовой площадки отправил Глинского кому-то позвонить. А Боре, конечно, родители об этом ничего тогда не рассказали…

Отец метнулся в комнату и выскочил оттуда с широким потёртым офицерским ремнем:

– Выдеру как сидорову козу!!!

До этого отец никогда Бориса не порол, и мальчишка очень испугался. Его страшила не столько физическая боль, сколько страшные, бешеные глаза отца.

– Владлен!

Мать буквально повисла у отца на руке.

– Влад, Владечка… Не надо, не надо…

Владлен Владимирович шумно выдохнул. Выронил ремень и тыльной стороной ладони вытер выступившую на лбу испарину. Мать продолжала его держать за руку и тихонько поглаживала:

– Владушка, Влад… Успокойся, успокойся… Это моя вина, это я недоглядела. Но это ничего. Мы всё исправим, всё выправим. Да, Боря?

– Да, – сказал Борис, глотая ком в горле. Потом он прерывисто вздохнул и добавил:

– Прости меня, папа… Я не хотел тебя расстраивать… Я просто не подумал.

– Не подумал… – отец понемногу успокаивался и говорил уже почти нормальным голосом, вот только левый глаз у него всё ещё подёргивался: – Не подумал… А надо думать… Ты уже достаточно взрослый, чтобы думать и понимать… Твоя учёба – это ещё и моя честь и репутация! Не смей позорить меня, ясно?