Война: Журналист. Рота. Если кто меня слышит (сборник)
Шрифт:
Андрей тонкой линией перечеркнул двойку и нарисовал цифру «3».
«А если все-таки спецслужбы? Новоселов был ключевым фигурантом в какой-нибудь сложной комбинации, и… И что? Нет, это ерунда. Не такой уж важной птицей был Илья… Какие, в жопу, спецслужбы? Он был обычным переводчиком, сидел себе на „Выстреле“, потом поехал в Ливию на заработки… Если бы он после окончания ВИИЯ попал бы в ГРУ или КГБ, то обязательно на пару лет исчез бы из поля зрения, а он никуда не исчезал – ребята от него регулярно приветы передавали… Малореально».
Перечеркивать тройку Обнорский все же не стал, но поставил рядом с ней два вопросительных знака, обозначавших крайнюю степень сомнения.
«Но что же
Андрей нарисовал цифру «4» и несколько раз подчеркнул ее… Ответ на вопрос, чем могло быть это «другое», надо было искать в связях Ильи.
Круг замкнулся, не принеся Обнорскому никаких открытий. Он почувствовал, как его неудержимо потянуло в сон, и решил прилечь на кровать – вроде и не делал ничего, только за столом сидел и из угла в угол ходил, а вымотался так, будто огород перекапывал. Даже в пот бросило…
Уже задремывая, Андрей задал себе еще один вопрос:
«Как все-таки можно было заставить Илью добровольно покончить с собой прямо накануне приезда в Триполи Ирины? Ирина…»
Какая-то мысль мелькнула у него в мозгу, но уцепиться за нее Обнорский не успел – он уже спал, свесив с кровати руку…
Во сне он увидел Назрулло и Илью – они сидели в каком-то огромном зале за столом из черного мрамора и играли в коробок. Андрей попытался крикнуть им что-то, но у него пропал голос, махнуть рукой тоже не получилось – не поднималась рука… А ребята не замечали его – подкидывали коробок один за другим над черной полированной поверхностью и беззвучно смеялись – молодые, красивые, оба в чистой йеменской песочной форме… Обнорский, не предпринимая больше попыток привлечь их внимание, долго смотрел на ребят, пока их фигуры не растаяли в появившемся откуда-то в зале голубоватом тумане. Андрею не было страшно, хоть он даже во сне помнил, что Илья и Назрулло – уже в стране мертвых. Обнорский только удивился, что они сидят вместе, – ведь один был потомком христиан, другой – мусульман. Вроде бы разные у них загробные миры должны быть… Или не добрались до них еще ребята, ждут чего-то?..
Разбудил его громкий стук в дверь – Андрей ошалело подскочил на кровати и бросился открывать. На пороге его комнаты стоял незнакомый парень в ладно сидящей светлой легкой форме, естественно, без знаков различия. Парень был на полголовы пониже Обнорского, его, наверное, можно было бы назвать красивым, если бы не излишняя рыхлость фигуры и чуть слащавое выражение лица. Кудрявые темно-русые волосы и розовые гладкие щеки делали его похожим на слегка повзрослевшего херувима. Херувим протянул ему руку и улыбнулся, обнажая мелкие ровные зубы:
– Здорово! Обнорский? Меня Кириллом зовут, соседями теперь будем!
Выродин излучал дружелюбие и приязнь радушного старожила к новому соседу. Однако долгого разговора по случаю знакомства не получилось – Кирилла, оказывается, поймали по дороге в гостиницу, референт велел посмотреть, не уснул ли там Обнорский: через пятнадцать минут его Кипарисову с Сектрисом представлять, а его все еще нет в Аппарате.
Андрей глянул на часы и чертыхнулся – долго же он проспал – на обед опоздал, на представление начальству почти опоздал. За минуту он переоделся в такую же, как у Кирилла, светлую форму: несмотря на то что на дворе стоял октябрь, в Триполи было еще довольно тепло. Застегивая на ходу широкий ремень брюк, Обнорский помчался вниз по лестнице и выскочил из гостиницы, едва не сбив с ног степенно входившую в нее Аллу Генриховну, – разминуться удалось в последний момент. Впрочем, если бы они столкнулись, то неизвестно еще, кто кого сбил бы с ног, – монументальные формы супруги начфина навевали ассоциации с гордым авианосцем, который не протаранить
Петров только укоризненно головой покачал, когда Андрей, запыхавшись, ввалился в референтуру. Обнорский оправил рубаху, пригладил волосы и развел руки:
– Виноват, товарищ подполковник, сморило…
Референт хмыкнул и повел его в генеральскую приемную, там еще никого не было, но генералы и полковники – они ведь не опаздывают, а задерживаются…
Церемония представления новому начальству прошла довольно быстро – генералу Кипарисову явно было не до какого-то там переводчика, поэтому официальная часть завершилась за три минуты. Зато полковник Сектрис, попросивший звать его Романом Константиновичем, после того как ушел генерал, не отпускал Андрея долго – расспрашивал о его биографии, о родителях, жене; много и высокопарно рассказывал о задачах пехотной школы в деле строительства ливийских вооруженных сил. Обнорский кивал, стараясь вовремя подавлять зевоту и делать вид, что ему очень интересно. Полковник и впрямь был «душевным дедушкой» – есть такой тип полковников, они своим ласковым занудством способны довести подчиненных до истерики быстрее, чем иные солдафоны – матерным рыком.
Освободился Андрей только в шесть вечера, когда к Аппарату подъехал советский «пазик» с русским водителем, забиравший всех гурджийских из Хай аль-Акваха. Не евший с самого утра Обнорский с удовольствием поужинал в столовой и пошел переодеваться в гражданку – вечером его ждала Лена, и от предвкушения встречи Андрею хотелось петь…
Правда, на этот раз на втором этаже виллы было довольно людно – в комнату Лены Обнорский прошмыгнул незамеченным, но за дверьми остальных комнат слышались голоса и смех.
– Наши гуляют, – пояснила Лена. – У инженера день рождения, я сказала, что у меня голова болит… Но все равно надо будет зайти – неудобно…
Обнорский сморщил нос и с намеком посмотрел на кровать – Лена замахала руками:
– Ты что, слышно же будет, у меня командир строгий…
Но Андрей смотрел на нее такими умоляющими глазами, что она не выдержала и согласилась:
– Ну что с тобой делать? Подожди, я сейчас дверь закрою… Только ради бога – тише…
– Как закажете, мадам, – шепотом возликовал Обнорский. – Могем медленно и печально, но с сохранением качества. Владеем новейшими технологиями.
Лена фыркнула и, закрыв дверь на два оборота ключа, начала медленно раздеваться.
– Что-то ты быстро резвиться начал, паренек… Вчера пэкал, мэкал, заикался, стеснялся, а сегодня – смотри-ка… Просто Казанова какой-то… и откуда что берется?
– Это у меня как раз от скромности, – пояснил Обнорский. – Ее, так сказать, обратная сторона.
Его голос осекся, потому что она как раз в этот момент расстегнула лифчик. Андрею стало трудно дышать, ему уже было не до ерничества. Лена, прекрасно видя, какое впечатление производит на парня ее обнаженная фигура, казавшаяся в полумраке комнаты матовой, насмешливо прищурилась и прошептала:
– Ну что же вы замолчали, молодой человек? Юмор иссяк? Одна скромность осталась? Так мы не договаривались… Где же ваши «новейшие технологии»? Обманули бедную девушку, а я вам так верила…
Обнорский шагнул к ней и закрыл рот поцелуем, потом легко поднял ее на руки и начал покачивать.
– Осторожно, что ты… Уронишь, я ведь тяжелая… Андрей…
– Не уроню… Своя ноша, как известно… Леночка…
В этот раз они отдавались друг другу настолько бережно и осторожно, замирая от малейшего скрипа кровати, что изнемогли намного быстрее, чем накануне. Лена душила свои всхлипы и стоны подушкой, а Обнорский до боли стискивал зубы, чтобы не потерять окончательно голову и не зарычать от избытка переполнявших его эмоций…